Дали глазами Аманды - [2]

Его английский был просто смешным, и он преуморительно выговаривал «р».

— Аманда, — сказал он, — но это прелестно! В моем дворе еще не было Аманды. У нас есть святой Себастьян, даже один Красногвардеец, Кардинал, Единорог… Садитесь рядом с Людовиком XIV, прошу вас. Она очень хорошо говорит по-английски. Вы знаете, Людовик XIV говорила по-английски в Нью-Йорке с Гретой Гарбо…

Эта тирада стала для меня еще более загадочной, когда Людовик XIV оказался блондинкой, увешанной драгоценностями, которая задала мне пару вопросов по-английски.

Дали был наполовину лыс, слегка толстоват. Я нашла его претенциозным и, что таить, смешным со своими навощенными усами и жилетом, расшитым золотом. Он потрясал при каждой фразе тростью с позолоченным набалдашником. Его двор состоял из профессиональных «девственниц» и педерастов жанра мальчиков-парикмахеров. Он скоро поднялся, объявил, что собирается идти спать, поскольку «Гала не любит, когда я ложусь поздно», уточнив, впрочем, что мы можем остаться и что мы сегодня в числе его приглашенных. Людовик XIV и еще одна юная особа поднялись следом за ним.

Остановившись передо мной, он опять удостоил меня чем-то вроде поцелуя руки и спросил, смогу ли я пообедать с ним завтра. Не дожидаясь моего ответа, он добавил:

— Приходите с вашим другом. Я буду ждать вас у «Лассера», вы знаете это место? Тогда ровно в час.

И он прошествовал к выходу в благоухании тубероз (одна тубероза была у него за ухом, а другую юная дева-паж несла в руке, как свечу).

Брайан был восхищен: «He's crazy man, completely crazy!» Близнецы нам разболтали, что они встречались с Дали в Кадакесе, на Коста Брава, перед его домом. Увидев их в окно, он пригласил их попозировать ему. Близнецы его держали за чудака, но достаточно спокойного. Одной из его маний было давать людям прозвища, поскольку он находил настоящие имена слишком прозаичными и труднопроизносимыми. В результате Джон и Денис стали Диоскурами, близнецами из греческой мифологии. Все юные блондинки нарекались «Жинестами», по названию желто-золотистого цветка, который цветет весной на берегу Средиземного моря, тощие юноши и девушки были святыми Себастьянами, некоторых бледненьких моделей-мужчин он называл Христами, пресных и хорошо воспитанных светских снобов — рыбным филе. Он сумасшедший, совершенно сумасшедший…

Почему Дали захотел с нами познакомиться? Потому что мы были молоды, потому что мы были англичане и в некотором роде «ряжеными». Дали обожал окружать себя эксцентричными яркими людьми; он любил, чтобы его замечали, любил играть роль короля и иметь двор, всецело ему преданный. Мэтр заставлял называть себя «божественным Дали».

Все это было слишком смешно для меня. Как может такой великий художник вести себя так по-детски, окружать себя дебилами, будучи в то же время самовлюбленным?

Вечер окончился очень поздно, и я заснула в объятиях Тары, в его парижской квартире, стены которой были увешаны полотнами Магритта. Его мать, которая не очень-то любила свою невестку, одобряла наш роман, и поэтому я была слишком довольна создавшейся ситуацией, чтобы размышлять о событиях прошедшего вечера.

На следующий день Брайан уехал в Лондон, а Тару, казалось, веселила перспектива пообедать у «Лассера». Я тщательно накрасилась, надела мини-платье из фиолетового шелка, натянула сапоги, доходившие мне до колен, и все мои фетишистские кольца (в то время мы были суеверны). Бесполезно говорить, что наша пара не соответствовала атмосфере ресторана, тем более что мы опоздали. Мы всегда опаздывали.

Дали сидел за длинным столом в глубине зала, около окна. При свете дня он оказался смуглым, но черты лица у него были мертвенные. Было отчетливо видно, что он подкрашивал себе усы кончиком черного карандаша. За его столом сидели близнецы, Людовик XIV и какая-то блондинка, которую он представил нам как «Адвокатессу». На нем самом был тот же костюм из порыжевшего бархата, тот же блестящий жилет и парчовый галстук со значком, который я не заметила раньше.

— Извините нас, дорогая, мы уже начали, но я заказал вам садовую овсянку. Вы ее любите, я надеюсь?

Я не знала, что это такое, и перспектива съесть что-то, что могло оказаться только экстравагантным (что это может быть что-то вкусное, я и не надеялась), меня устрашала.

— Садитесь, я вас прошу. Я не встаю, извините, я повредил ногу в Сант-Морице…

— Еще бы! — возопила Людовик XIV. — Она не скоро пройдет, эта нога. Я пришлю к вам своего специалиста.

Нога, поврежденная в Сант-Морице, была чистой выдумкой. Дали ненавидел горы и еще больше снег, о чем, впрочем, я узнала позже.

Людовик XIV сидела от него слева, Адвокатесса — справа; для меня он приберег место напротив себя.

— На ней аметистовое платье, вы видите, — заметил Дали. — Очень хорошенькая, замечательно сложена…

Его глаза изучающе рассматривали меня при свете, падавшем из окна.

— Вы китаянка?

— Нет, англичанка.

— У вас очень красивый череп. Ваше Величество, посмотрите на отменное качество скелета Аманды.

Комплимент был странным. Никто мне еще не говорил, что у меня красивый череп.

Другим сюрпризом было то, что он запомнил мое имя, хотя в течение всего обеда называл Тару «Ваш друг». Людовик XIV была очень забавной и без конца задавала мне вопросы. В разговоре Дали с Адвокатессой всплывали имена вроде Дадо, Капитан, Кардинал, Персик, Дофин. Дали иногда «переводил» мне: Дадо был князем Дадо Русполи, капитан Мур — секретарем Дали, который занимался его делами и контрактами; Кардинал Филипп — одним молодым писателем; Персик и Дофин — дочерьми Людовика XIV, молодую блондинку Адвокатессу звали Женевьевой Гюитри. Это было устоявшееся окружение Дали, его наиболее интимные друзья. Но были еще куртизаны, с которыми он обращался более или менее грубо — в зависимости от их ранга. По всей видимости, Дали был роялистом.