Далекое будущее вселенной. Эсхатология в космической перспективе - [9]
Судя по прошлому, мы можем быть уверены, что ни один из ныне живущих видов не перейдет в отдаленное будущее таким, каков он сейчас [12].
Холдейн и Бернал, оба пылкие материалисты, размышляли о судьбе интеллекта в отдаленном будущем. Холдейн видел, что будущее неблагоприятно для жизни в любых ее формах, однако полагал, что это отрезвляющее понимание конечной обреченности жизни не должно все же удерживать нас от
того ценного духовного упражнения, каковым является использование (хотя бы и неуклюжее) нашего воображения для того, чтобы представить себе наши будущие возможности[9].
Однако при этих терапевтических размышлениях важно не увлекаться чересчур оптимистическим взглядом на вещи, не воображать, что в будущем нас ждет какой‑то комфортабельный золотой век. Следует помнить, что
существуют определенные критерии, которым должны удовлетворять всякие, даже самые фантастические, попытки предсказать будущее. Прежде всего: будущее будет не таким, каким мы хотели бы его видеть. Отцы–пилигримы были куда счастливее в Англии при короле Иакове Первом, чем могли бы быть в Америке при президенте Кулидже[10].
Бернал задавался вопросом, как должна развиваться жизнь, чтобы вести в будущем независимое существование, и приходил к представлению о какой‑то бесплотной форме, резко отличной от всех форм жизни, известных нам ныне. В своей книге «Мир, плоть и дьявол» (1929) он спрашивает: что, если
наконец угаснет и само сознание… превратится в массу атомов в пространстве, сообщающихся друг с другом с помощью излучения и в конце концов, разрешающихся в чистый свет… эти существа… потребляют ничтожный минимум энергии… распространяются на огромные расстояния и временные периоды… Ареной жизни станет… холодная пустота космического пространства[11].
Он неохотно соглашался с тем, что в конце концов второй закон термодинамики сведет все к безжизненному однообразию, однако выражал надежду, что какая‑то простая, нечеловеческая форма жизни сможет поддерживать производство информации в течение очень долгого времени, оттягивая горестный день, когда жизнь во вселенной исчезнет:
Второй закон термодинамики, который… приведет вселенную к бесславному концу, видимо, в конечном счете непреодолим. Но, возможно, с помощью разумной организации жизнь во Вселенной сможет продлиться в миллионы миллионов раз дольше, чем она продлилась бы без такой организации[12].
Но полное значение идеи тепловой смерти стало возможно оценить лишь после открытия космологических следствий Эйнштейновой теории относительности. В 1930–х годах идею космологической тепловой смерти обсуждали в своих широко известных популярных работах Эддингтон и Джинс; позже эта идея оказала большое влияние на литературу и научную фантастику. В 1931 году Эддингтон писал:
Принято думать, что в конце концов все вещество во Вселенной соберется в один довольно плотный шар одинаковой температуры; однако доктрина сферического пространства, и в особенности недавние данные, касающиеся расширения Вселенной, заставляют в этом усомниться… Сейчас распространено убеждение, что материя постепенно превращается в излучение. Если так — возможно, в конце концов Вселенная превратится в шар излучения: он будет расти, излучение — становиться все тоньше, волны его — все длиннее. Примерно каждые 1500 миллионов лет [теперь это число следует увеличить благодаря более точному измерению постоянной Хаббла] этот шар будет удваивать свой радиус, и так его размер будет увеличиваться в геометрической прогрессии вечно [14].
Ведущие богословы также не стеснялись обсуждать эти прогнозы. Ученые, сведущие и в науке, и в богословии, такие, как Варнс или де Шарден, встречали вызов с высоко поднятой головой. Наиболее глубоко и подробно исследует эту тему работа Уильяма Инджа, впоследствии декана собора Святого Павла в Лондоне, чья влиятельная книга «Бог и астрономы» (1934), основанная на лекциях 1931–1933 годов, полностью посвящена размышлениям о сценариях тепловой смерти, которые Джинс и Эддингтон предлагали для обсуждения в своих широко известных лекциях и писаниях. Индж, как и многие другие богословы, фактически приветствовал концепцию тепловой смерти, поскольку представление о будущем, в котором всякая жизнь неизбежно придет к концу, наносило удар по материалистической концепции самодостаточности природы и человечества. Такая «самоубийственная» вселенная не могла быть эмоционально приемлемой в качестве гостеприимного дома для человечества. Мишенью Инджа стали приверженцы «модернистской философии», будь то атеистические материалисты или богословы, очарованные идеей «эволюционирующего Бога», который подстраивается к нуждам вечно меняющейся вселенной:
Мысль о конце мира нестерпима лишь для философов–модернистов, находящих в идее бесконечного прогресса во времени жалкую замену благословенной надежды на жизнь вечную, а в «эволюционирующем Боге» — бледную тень Творца и Миродержца вселенной. Эта философия превращает само время в абсолютную ценность, а прогресс — в космический принцип. Именно против такой философии и направлена моя книга. Я настаиваю на том, что философия модернизма разбивается о второй закон термодинамики; не удивительно, что такое положение для нее нестерпимо и она жалко извивается, стремясь избежать его тенет [24].
