Далеко от яблони - [25]

– Вот и хорошо, – только и промолвил он, – вот и хорошо.

– Гм, а можно… Ты помнишь нашу маму? – нерешительно спросила Грейс. – Хоть капельку?

Хоакин резко затормозил, не столько из-за вопроса, сколько из-за того, что дошел до конца тропинки. Дальше нужно было либо поворачивать назад, либо перебираться через кучу довольно скользких с виду булыжников. Майя и Грейс тоже остановились, и некоторое время все трое смотрели на воду. Туристы и отдыхающие в эту часть пляжа не забредали, на море стоял штиль, и серферов почти не было, лишь вдалеке маячили на досках парень и девушка. Девушка чему-то смеялась, но ее голоса Хоакин не слышал.

– Немного помню, – наконец проговорил он. – Не столько маму, сколько ощущение тепла, близости.

– А как она выглядела, помнишь? – В голосе Грейс звучала такая надежда, что Хоакин не нашел в себе сил ее разрушить.

– У нее были темно-каштановые волосы, кудрявые, как у нас. И она часто улыбалась. – Материнские черты Хоакин выдумал, однако именно их воображал всякий раз, когда о ней думал. Она ему снилась – эта улыбчивая темноволосая женщина.

– Вы виделись после того как… – Грейс стушевалась.

– Говори, не бойся, – подбодрил Хоакин. – После того как она от меня отказалась?

– Да.

– До лишения родительских прав ей разрешалось посещать меня, – сказал Хоакин, умолчав о том, что этим разрешением мама ни разу не воспользовалась. Он помнил, как бродил по комнате, ожидая ту, которую все равно едва ли узнал бы. Тогдашняя приемная мать все пыталась утешить его с помощью конфет из торгового автомата, но он только плакал, забившись под стол. В конце концов она выволакивала его оттуда, и они шли домой. С тех пор Хоакин ненавидел конфеты. И торговые автоматы.

– Она была красивая, – произнес он. – Очень красивая.

К тому времени когда они вернулись к Центру искусств, где девушки оставили машину, Хоакин знал, что у него обгорел нос, а к подошвам прилип гудрон с пляжа. Перед входом в дом нужно будет все отчистить. Линда надышаться не может на свой паркетный пол, не стоит его пачкать.

– Я что хочу сказать, – неожиданно подала голос Грейс.

Майя обернулась. Хоакин уже знал, что она хочет сказать. Знал с той минуты, когда Грейс впервые упомянула их биологическую мать, и сейчас предпочел бы, чтобы она этого не говорила.

– Думаю, нам стоит попытаться найти нашу маму, – объявила она, в буквальном смысле заломив перед собой руки. Хоакин читал, что люди могут такое проделывать, но вживую ни разу не видел. Смотрелось жутковато.

Майя рядом с ним как-то подозрительно притихла, и Хоакин счел это плохим знаком. Тишина напоминала промежуток времени между вспышкой и звуком оружейного выстрела. Хоакин оказался прав. Как обычно.

– Вот еще глупость, – отрезала Майя. – Чего ради мы будем ее искать? Она нас бросила. Отдала Хоакина чужим людям.

– С тех пор прошло почти восемнадцать лет, – возразила Грейс. – Ей тогда было примерно столько же, сколько мне или Хоакину, так? Она сама была еще ребенком! Может, она мечтает узнать, как мы поживаем. То есть… – Помолчав, Грейс добавила: – Не сомневаюсь, она нас любит.

Хоакин не выдержал и расхохотался. Он искренне завидовал вере Грейс в то, что кого-то волнует ее судьба.

– Извините, – смутился он, поймав взгляды обеих сестер. – Просто… Я не стану ее искать. Занимайтесь этим, если хотите, а я пас.

– Присоединяюсь, – сказала Майя.

Казалось, Грейс вот-вот заплачет. В груди Хоакина начал набирать силу пока еще небольшой водоворот паники. Потом Грейс сморгнула, ее лицо разгладилось и снова превратилось в непроницаемую маску.

– Ладно, – кивнула она, – в конце концов, вы не обязаны. Я сама попробую ее разыскать.

– Дело твое, – отреагировала Майя.

– Хорошо, – сказал Хоакин.

– Хорошо, – повторила за ним Грейс.

День завершился на странной ноте. Как вести себя при расставании – пожать друг другу руки, обняться или просто сказать «пока»? Все закончилось неуклюжим сочетанием первого, второго и третьего. Обниматься Хоакин не особо умел, но постарался не сплоховать.

Грейс

Что надеть в понедельник утром в школу? Над этим Грейс пришлось подумать. Главная причина – вся одежда либо слишком просторная и мешковатая, для беременных, либо слишком мала. Живот у нее до сих пор немного… обвисший и рыхлый – по-другому не скажешь. Она охотно пошла бы в пижамных брюках, хотя и была уверена, что, сколько бы детей ни родила, мама не пустит ее в школу в клетчатой фланелевой пижамке.

В конце концов Грейс остановила выбор на свободных джинсах-«бойфрендах» и бордовой блузке, извлеченной из недр шкафа. Цвет блузки гармонировал с пятнышками крапивницы, которая начала проступать на шее и груди Грейс на почве стресса. Мама, конечно, заметила.

– Ты точно хочешь вернуться к учебе? – спросила она, держа в руках термокружку с кофе и ключи от машины. – Понимаю, неделя выдалась трудная: знакомство с Майей, Хоакином и все такое…

– Точно хочу, – ответила Грейс, поднимая с пола непривычно легкий рюкзак. – Я больше не могу сидеть дома, и Майя с Хоакином здесь ни при чем. – Грейс коробило уже от одних этих имен. Она им солгала. Знала Хоакина всего какой-то час и уже обманула. Хуже всего то, что брат и сестра поверили во вранье насчет мононуклеоза. Они ей