Далеко-далёко - [46]

«Здравствуйте, Исабель! Я долго не писал, но я буду опять писать. Я вас по-прежнему жду и буду ждать всегда. Вы мне по-прежнему нравитесь! В нашем городе сейчас праздник – Пасха. Это тогда, когда красят яйца. Я вас поздравляю с этим праздником и желаю здоровья и счастья! В это время нельзя работать. Исабель, когда я сижу на уроках, то думаю только о вас. Хочу рассказать вам сон: я встретил вас, а потом наклонился к вам, и вы меня обняли. А потом я вас нигде не видел! Я стал звонить в аэропорты и куда попало, но вас не было. А потом я пошёл домой, и мне говорят: кто-то приехал из Италии на букву «И». Потом раскрывается дверь, и я вижу вас! Я говорю: это вы, Исабель?! Вы говорите: да! И я падаю в обморок. Ждите моих писем».

«Здравствуйте, Исабель! Я очень устал вас ждать, ходить, как заяц. Понимаете, когда я ложусь спать, то никак эти мысли не могут покинуть… У меня бывают даже срывы на сердце! Приезжайте, вы мне нравитесь очень! Ждите моих писем».

«Здравствуйте, дорогая Гресия Кольменарес! Помните меня? Я – Антон. Я вас очень прошу: приезжайте к нам! Я расскажу вам анекдот. Однажды Петросян пришёл в магазин, а ему говорят: возьмите перец, – он отвечает: у меня дома перчить нечего, а ему: от моли помогает! Петросян отвечает: у меня от этой моли дома есть нечего! (Сумбурные полуголодные 90-е: ребёнок рассказывает монолог из Петросяна – тогда это казалось смешным!) Приезжайте к нам прямо сейчас! Ждите моих писем».

И последние строчки, как завершение безответного «почтового романа» (оставлю напоследок ошибки!):

«Я люблю Исабель. Меня превлекает ее чесность ее красата. Я кленусь что буду любить ее во веки векоф. Исабель живет в Италии. Она моя сестра а когда мне будет 18 лет будет моей жиной!»

Антон аккуратно сложил исписанные листочки обратно в конверты, задумался:

– Знаешь, мама, у меня столько ярких детских воспоминаний… Это как вспышки праздничных фейерверков! А сейчас так светло и легко в душе, будто полетал на воздушных шариках из давнего детского сна!..

Сын положил мне голову на колени – совсем как тогда, в умчавшемся от него без оглядки милом и озорном детстве. А я – совсем как тогда – стала гладить его жёсткие упрямые вихры… И мы говорили, говорили, говорили…

У Бегемота нету талии

Антошка пел с двух лет. Выскочит на балкон – и давай горланить – звонко-звонко: «Эх, яблочко, да на тарелочке…» Взрослым – потеха! Смеются, хлопают, а сын и рад стараться: топает ножками в такт частушке и затягивает новые песенки: «Ты – морячка, я – моряк…», «…пиф-паф, ой-ё-ёй, убегает зайка мой!» Поёт до тех пор, пока весь репертуар свой не выдаст!

Жила с нами по соседству замечательная «тётя Галя» – выдумщица и хохотушка лет пятидесяти. Своих детей у тёти Гали не было, и к малышне она относилась с большой нежностью. Придумывала разные смешные штуки, например, маску-пугалку! Вырежет, помню, из очищенной картофелины вставную челюсть с недостающими зубами (вроде той, что делают стоматологи из гипса!) и заправит в рот. На лицо наденет прозрачный чулок, на голову – широкополую шляпу. Чудище – не передать словами! Ребятня визжит, а она раскинет руки в стороны и – за ними!

Научила тётя Галя нашего Антона, которому исполнилось на тот момент четыре года, весёлой песенке. Прочно вошла тогда в нашу жизнь эта незатейливая песня! Она звучала дома и во дворе. Она звучала с утра и до позднего вечера. Она звучала ночью – ужасом в снах!

Антошка надумал провести презентацию песенки в своей детсадовской группе. Готовиться стал с вечера. Долго выбирал подходящие к случаю шортики. Отложил любимую рубашку с множеством кармашков на кнопочках. Потом, невзирая на мои протесты, притащил огромный галстук из дедушкиной коллекции галстуков, кишащей пёстрым разнообразием (на все случаи жизни!). Утром он непривычно быстро собрался в детский сад. Мы с мужем прыснули со смеху, когда ребёнок предстал перед нами: вихры на макушке ровно приглажены (смочил обильно водой), шортики надеты задом наперёд, рубашка застёгнута так, что один конец был ниже другого, тоненькую шейку обхватывал дедушкин галстук, игравший всеми красками радуги. Галстук по-хозяйски раскинулся на груди нашего цыплёночка и произвольно свисал ниже худеньких, в ссадинах, коленок.

В воспитании мы придерживались принципа: отсутствие запретов. Поэтому, пороптав и посмеявшись, застегнув правильно все кнопки на рубашке ребёнка, я оставила чудовищный галстук на прежнем месте. У детсадовских ворот попрощалась с сыном до вечера. На работу шла, мысленно хохоча и предвкушая то впечатление, которое произведёт Антошка своим эксцентричным внешним видом и не менее эксцентричной песней!

Вечером направилась за ребёнком. Навстречу шли мамы и папы с детками, которые напевали… нашу песенку! В песочнице карапузы посыпали друг друга песком, декламируя знакомые слова!

Подойдя к увитой виноградными плетями веранде, где группа всегда собиралась к вечеру, я замедлила шаг. Малыши смирно сидели на лавочке, болтали ногами и пели! Мой сын, стоя ко мне спиной, размахивал перед ними руками, как дирижёр. Внезапно Антошка оглянулся. Какой он был счастливый! Пунцовые щёки расплылись в широкой улыбке, вихры на макушке торчали во все стороны, тёмные глаза радостно искрились, и в них отражалось многоцветье дедовского галстука! Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ребятишкам и подпевать этому импровизированному хору под управлением моего сына: