Далекие твердыни - [33]

Тайс стоял над ним, насмешливо глядя сверху вниз, и держал цепь как поводок.

— Ты боишься Желтоглазого, — сказал Тайс. Улыбка его была сладкой и тягучей, как мед.

— Я ничего не боюсь.

— Поэтому сидишь здесь.

Аяри закрыл глаза.

— Так велел Харай, — сказал он, наконец, чтобы отвязаться от Тайса.

— Ты плевать хотел на то, что велит Харай, Арри-сахарок. Ты просто боишься Желтоглазого.

— Я сказал — убери руку.

— У тебя по-прежнему дурной нрав, — с удовольствием констатировал Тайс и уселся на пол рядом с ним. — Ты делаешь то, что хочешь, или, по крайней мере, сам придумываешь, что ты должен делать, и ценишь Харая не выше, чем последнего раба в Золотом городе. Пока не появляется Желтоглазый.

Аяри смотрел на солнце сквозь сомкнутые веки. Фонтан серебристо журчал, пахло водой, чуть-чуть — водорослями, жившими в чаше, цветы под лаской дневного неба излучали полсотни разных запахов. Вслушиваясь в них, можно было совершенно не думать о Тайсе и его словах.

— Стоит приехать Желтоглазому, и тебя начинает трясти от ужаса, — с наслаждением говорил тиккайнаец, — ты забиваешься в самый дальний угол, лишь бы только не попасться ему на глаза. Меня тешит мысль о том, что однажды у Рэндо кончится терпение, и он вернет тебя ему. Тогда Желтоглазый разберет тебя на части. Я бы хотел забрать глаз на память, но, пожалуй, обойдусь и так.

Аяри не слышал его.

Тайс дернул за цепь — так резко, что голова Аяри дернулась, и не вскочи он тотчас, как потревоженный зверь — ударился бы затылком о доски.

— Слушай, когда я с тобой разговариваю, — сказал тиккайнаец.

Цепь была длинной, позволяла пройти по галерее вокруг дворика и вернуться к прежнему месту; сложив вдвое отрезок цепи, Тайс раскручивал его — так быстро, что в воздухе мерцал серебристый диск, — и, судя по выражению лица, прицеливался от души хлестнуть Аяри.

— Ты слишком много болтаешь, — сказал Аяри и сел.

Несложный расчет Тайса он читал яснее, чем запахи цветов. Тиккайнаец надеялся довести его до исступления и заставить ринуться в драку. Харай и его гость могут и не обратить внимания на ссору айлльу, но слуги Харая — трусливые и слабые люди островов. Они перепугаются до дрожи в коленях и упросят хозяина вмешаться. Тогда сюда придет Желтоглазый, подвыпивший, веселый, и скажет Хараю, что тот не умеет держать айлльу в повиновении.

— Хотелось бы мне знать, что делал с тобой Желтоглазый, — мечтательно сказал Тайс, наскучив играть цепью. — Но ты ведь не расскажешь, сахарок. Впрочем, достаточно видеть, что получилось. Он сломал тебя. Жаль, что это сделал не я, но видеть это так приятно, А-я-ри… Это лучше всего, что я мог вообразить.

Аяри снова лег, прижался щекой к теплому дереву, глядя на радугу над фонтаном. Сейчас нельзя было ненавидеть Тайса. Когда Аяри не сидел на цепи, он все время находился при Тайсе, да и сюда тиккайнаец наведывался постоянно, чтобы порадоваться зрелищу. Ненависть оглушает; если бы Аяри позволил себе ненавидеть тиккайнайца, то скоро сошел бы с ума. Оставалось только холодное презрение.

— Я как в воду глядел, — сказал Тайс. — Он оказался страшнее, чем ты сам, верно?

Аяри молчал.

Тайс засмеялся, и смех его был ласковым — до зубовного скрежета.

— Я даже рад, что Рэндо не дал Желтоглазому уморить тебя. Это было бы неинтересно.

Ответа ему не было.

В доме дробно простучали приглушенные шаги: должно быть, хозяин послал слугу за чем-нибудь. Тайс выпустил из рук цепь и встал, прислушиваясь к происходящему. Аяри надоел ему, он был скучен: он слишком боялся полковника Ундори, чтобы устроить сейчас какую-нибудь выходку на радость Тайсу.

Слуги Рэндо тоже боялись Маи — так же, как все островитяне. Когда полковник навещал своего друга-губернатора, они впадали в какое-то подобие религиозного транса. Высокий Харай был добрый бог, Желтоглазый — бог злой; они были частями единой системы, как тьма и свет, жизнь и смерть; и они сидели рядом, вместе пили, смеялись и отнюдь не изъявляли желания уничтожить друг друга. В этом заключалась глубокая философия и зримое проявление двойственности мироздания. Однако частью темной половины вселенной являются ложь и коварство… В сказках всех племен есть история о том, как подлым обманом злой бог погубил доброго, и в ней, пожалуй, истины больше, чем в благородных учениях о равновесии двух начал.

Безмозглый Аяри чуть было не убил грязного, но умного Киная Ллиаллау. Счастье, что Рэндо успел его остановить — и счастье, что этот болван остановился. Не иначе вспомнил, что Желтоглазый обещал скоро наведаться в гости. Ведя разговор умеючи, из Ллиаллау можно будет добыть нужные сведения; да он сам жаждет рассказать все, что знает. Тайс передернул плечами. Признаться, Ллиаллау даже сейчас лучше него понимал, как следует разговаривать с Рэндо на неприятные для того темы. Путешествие среди ночи в грязный храм с полудурком-жрецом произвело на губернатора необыкновенное впечатление, а чуть раньше, пытаясь добиться того же, Тайс едва не сел на цепь вместе с Аяри.

«Люди! — подумал рыжий айлльу. — Иногда их невозможно понять, как ни старайся. Впрочем, пока Желтоглазый сидит здесь и мирно пьет, о нем можно не беспокоиться. Уаррцы не подсыпают друг другу яду в вино».