Далёкие милые были - [83]

Глава 7 Это только начало

На мой 22-й день рождения полкурса ввалилось в нашу тринадцатиметровую комнату в коммунальной квартире. Вместе с Ларисой Лужиной пришёл сильно приударявший за ней в ту пору Лёша Чардынин с операторского факультета. Я познакомил Лёшу с отцом, и тот весь вечер вспоминал множество картин немого кино, снятых одним из предков Чардынина, и в том числе такую известную, как «Молчи, грусть, молчи».

В конце апреля играли «Карьеру Артуро Уи» в Театре киноактёра. Среди публики в зале было много артистов этого театра, а также приехавшая в Москву Надя Леже[57]. С самого начала спектакль не задался – то накладка с освещением, то с экраном для демонстрации кинохроники, то ещё что-то. Сергей Аполлинариевич встал со своего места и громким голосом попросил остановить спектакль, принёс извинения публике и сказал, чтобы не расходились, а подождали примерно полчаса. Сам же он прошёл за кулисы. Навстречу ему выскочил директор театра с залитым пунцовой краской лицом. Герасимов словесно прописал ему ижицу, закончив грозным увещеванием: «Или через пятнадцать минут Вы приведёте все службы в порядок, или я Вас загрызу». Умел мастер страху нагнать, когда была необходимость.

Удивительно, но за 15 минут всё было отлажено: основательно укреплены практикабли, лестница с уклоном в 45 градусов, по которой Губенко, исполняя па балянсе, поднимался на шестиметровую высоту, освещение и экран. Спектакль начали играть заново. И вот финал – зал аплодировал стоя. Успех был оглушительный, редкий. На сцену поднялся режиссёр Зигфрид Кюн, за ним Герасимов и Макарова. Когда мы уже вернулись в грим-уборные, к нам пришли мастера, Надя Леже, Кулиджанов, Лиознова, вслед за ними появились Шукшин и Эдик Кеосаян. Больше всего поздравлений, и абсолютно заслуженных, досталось Кольке. Он, не успев ещё смыть грим-маску, весь светился. Эдик Кеосаян в восторге его хвалил и говорил, что так играть можно только в двадцать лет, а в тридцать уже не получится – темперамента не хватит и сил. Тамара Фёдоровна передала мне, что Надя Леже приглашает меня и Губенко на обед в ресторан завтра, в три часа.

Мы долго принимали восторженные отзывы и похвалы, а когда мастера и педагоги ушли, достали припрятанную водку и «смыли» с себя все эмоции, которых требовал от нас спектакль. Став самими собой, мы шумной ватагой отправились в мастерскую к какому-то скульптору, в какой-то подвал – нас вёл туда киновед Карасёв. Там нас угостили чачей и хашламой. Как после пришёл домой, не помню. Проснувшись утром, увидел на раскладушке Шукшина, а на диване Каневского[58]. Родителей и брата не было – уехали на дачу.

Через два дня звонок с «Мосфильма», пригласили приехать на переговоры с режиссёром Азаровым по фильму «Это случилось в милиции». Вилен Абрамович сказал, что видел наш спектакль и в совершенном восторге и от пьесы Брехта, и от исполнителей. Добавил, что ему понравилась моя работа в фильме Герасимова «Люди и звери». Азаров предложил мне прочитать сценарий, обратив внимание на роль Фёдора Кравченко. Я неспешно изучил сценарий. Роль Феди небольшая, но с серьёзной драматической нагрузкой. Потом меня отвели в костюмерную, где сняли мерки, сфотографировали, и тут же Вилен Абрамович обрадовал меня, сказав, что я утверждён на роль. Подписали договор.

Муж нашей соседки Валентины Набатовой Женя Боков, работавший на заводе имени Лихачёва, познакомил меня с другом детства. Вместе они когда-то играли в детской футбольной команде спортобщества «Торпедо». Женя в футболе дорос до бокового судьи – того, что бегает по кромке поля с флагом (наверное, фамилия Боков и определила такую судьбу). А вот друг его стал легендой советского футбола. Звали его Эдик, фамилия – Стрельцов. Стремительный, мощный и в то же время очень тихий, с детской улыбкой. В компании, за столом с друзьями – скромный, а на поле – ураган, необузданная стихия. Когда его, нападающего, защитники команды противника пытались сбить с ног, то при столкновении со Стрельцовым они отскакивали как горох от стены. А сколько в его футбольной игре было хитроумных, артистичных приёмов в сочетании с виртуозным блефом!

Всё лето и осень мы с Женькой Боковым ходили на стадион, который теперь носит имя Эдуарда Стрельцова. В 1960-е футбольное поле было лысое – ни былинки, ни травинки. Особенно грустно было взирать на него в дождливую погоду – игроки, разбрызгивая лужи, гоняли мокрый мяч. Эдуард иногда останавливался в центре поля (делал это, чтобы вычислить игру), и если он медлил, с трибун кричали:

– Эдик, замёрзнешь!

Стрельцов поворачивался в направлении кричавшего болельщика и широко улыбался.

1963 год стал для меня легендарным, если судить по количеству легендарных людей, которых я тогда встретил. Но я пока ещё не знал, что самая яркая звезда – та, что иногда ночует у меня дома и с которой мы иногда выпиваем, а потом похмеляемся. Я о Шукшине. В то время я не подозревал о масштабе этой творческой личности.

На съёмках «Это случилось в милиции» встретил Зою Алексеевну Фёдорову. Обнялись, как родные.

– Серёжк, ты есть не хочешь? – тотчас спросила она, как бывало в Новой Каховке и Ялте.