Далече от брегов Невы - [9]

По свойствам своего характера Пушкин не принадлежал к слабым людям, к тем, кого гнут и ломают удары судьбы. Жалобы позволял себе только в стихах. Внешне был спокоен, а временами и весел. «Томительные думы» таил про себя.

Счастье, что в эту нелёгкую пору рядом оказались братья Раевские. Жизнерадостный Николай умел вселять бодрость, Александр — увлекать блестящей беседой.

С первых же дней их знакомства Александр Раевский показался необычайным. Высокий, худой, в очках, с умным насмешливым лицом, колючим взглядом небольших тёмных глаз, он держался загадочно, говорил парадоксами. Всё отрицал, ко всему был холоден. Несмотря на молодость, много знал и уже многое испытал.

Своего младшего сына, Николая, генерал Раевский взял в армию десятилетним ребёнком. Старшего, Александра, — пятнадцати лет, после окончания московского Благородного пансиона. В 1812 году оба брата, ещё мальчики, сражались бок о бок с отцом, участвовали в битвах, повидали Европу. В двадцать два года Александр стал полковником. На Кавказ попал для лечения и служил в Кавказском корпусе.

Пушкина поразил образ мыслей Александра: всеразъедающий анализ, неумолимая логика, сомнение во всём.

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.

Неистощимой клеветою

Он провиденье искушал;

Он звал прекрасное мечтою;

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе;

На жизнь насмешливо глядел —

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

Когда через три года Пушкин написал стихотворение «Демон», современники увидели в нём портрет Александра Раевского.

А пока что Пушкин с Александром Раевским подолгу сидели на берегу быстрого Подкумка, разговаривали, слушали неумолчную «мелодию вод».

«Воды мне были очень нужны»

На Горячих водах прожили месяц. Оттуда перекочевали на «железные воды» — в будущий Железноводск.

Железные воды отделяли от Горячих всего двенадцать вёрст. Но большим экипажам приходилось добираться в объезд, что составляло тридцать пять вёрст. Другой дороги не было.

Источники, вытекающие из поросшей густым лесом Железной горы, ещё не благоустраивали. Жаждущие исцеления взбирались до половины горы и располагались на каменной площадке вблизи главного источника. Кроме него действовали и другие. Говорили, что их отыскали солдаты, охотясь в горном лесу на диких кабанов.

«Здесь мы в лагере как цыгане, на половине высокой горы, — писал генерал Раевский, — 10 калмыцких кибиток, 30 солдат, 30 казаков, генерал Марков, сенатор Волконский, три гвардейских офицера… составляют колонию. Места так мало, что ста шагов сделать негде — или лезть в пропасть, или лезть на стену. Но картину перед собою имею прекрасную, т. е. гору Бештовую, которая между нами и водами, которые мы оставили. Купаюсь три раза».

Солдаты и казаки охраняли генералов и сенатора.

Ванной для лечебных купаний здесь служил выложенный камнем небольшой водоём, куда по деревянному жёлобу стекали воды источника. Сверху водоём закрывал шалаш из веток.

Пушкин и здесь лечился ваннами. Ему нравилась простая походная жизнь в крытых белым войлоком калмыцких кибитках, крутые тропинки на краю пропастей, восходы и закаты в горах. Продираясь сквозь заросли цветущего шиповника и дикого винограда, скользя на осыпях, цепляясь за корни деревьев, они вдвоём с Николаем Раевским взбирались на Железную гору и отсюда, с высоты, стоя на ветру, обозревали окрестности. В синем небе над Железной горой кружили орланы и коршуны. Они здесь гнездились.

Недели через три с железных вод перебрались на кислые.

Дорога была недальняя, но в одиночку не ездили. Два раза в неделю собиралось по нескольку карет и под конвоем казаков трогались в путь. У казачьего пикета прихватывали и пушку.

Дикость места, крутизна нависающих над дорогой гор с ущельями, страшные рассказы… У наиболее впечатлительных девиц и дам разыгрывалось воображение. Забившись в угол кареты, они каждую минуту ожидали нападения. Повсюду им чудились черкесы с кинжалами. Но кроме одинокого горца, мирно понукающего волов, впряжённых в скрипучую арбу, обычно навстречу никто не попадался.

От так называемой Шелудивой горы до речки Ессентуки, впадающей в Подкумок, дорога пошла открытой долиной, затем берегом Подкумка, то поднимаясь, то опускаясь к самой воде. Места здесь были живописные, но безлюдные. Аулы разорены, жители ушли в горы. «Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои — излишними. Должно надеяться, что эта завоёванная страна, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персианами безопасною торговлею». Пушкин, как и его друзья — декабристы, как и Раевские, считал, что присоединение Кавказа необходимо России для безопасности её границ, для торговли; что маленькие горские народы не смогут сохранить самостоятельность, окажутся во власти Турции или Персии и тогда в этом крае никогда не наступит мир.

Вёрст за пять до места переправились вброд через Подкумок, и вскоре глазам путешественников открылась «счастливая долина Кисловодская».

В самом начале века здесь, в зелёной долине, между гор возведена была русская крепость, обнесённая земляным валом и окружённая рвом. Под защитой крепости с гарнизоном, пушками, кавалерийским резервом и казачьими пикетами вырос небольшой посёлок, состоящий из глинобитных лачужек отставных и женатых солдат. Умеренный климат, горный воздух, а главное, целебные свойства Богатырской воды — нарзана привлекли сюда первых паломников из глубины России. С каждым годом их число увеличивалось. Подле солдатских лачужек появились приглядные домики, построенные предприимчивыми людьми специально для сдачи внаём. Один купец из Астрахани умудрился привезти в Кисловодск семь готовых деревянных домов, рассчитывая получить с них большой доход. И всё же домов не хватало. Их снимали богачи. Остальные же, как и в Горячеводске, жили в калмыцких кибитках, палатках, а то и в собственных экипажах.