Даль - [130]
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ»
В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов, когда работа над словарем вошла в силу и подвигалась к концу, общество было занято множеством наболевших и острых вопросов — «горячих и шипучих», по выражению Даля. Все знали, что есть Даль, что словарь делается, но было не до него; слава Даля, подвиг его были «глухи». Он это понимал: «Современные коренные и жизненные перевороты, каких не было даже при Петре, отвлекают от медленных умственных трудов и успехов — все летит вперед на парах — и путного слова о деле, ползущем на черепашьих лапках, не услышишь»[108].
И все же, напутствуя свой словарь в долгий и счастливый путь, Даль писал: приходит время — «общее стремление берет иное направление и с жаром подвизается на новой стезе». Он видел, что у многих образованных людей появилась потребность «родимости», «свойскости» не только слов, которыми они говорят, со словами народными, но и духа — «свойскости языка и свойскости ума и сердца». С этой точки зрения «История России» С. М. Соловьева, «Народные русские сказки» А. Н. Афанасьева, «Песни» П. В. Киреевского, «Былины» П. Н. Рыбникова, «Пословицы» и «Словарь» Даля как бы вливаются в одно русло.
Даль понимал, что придется труд огромный взвалить целиком на свои плечи: «Помощников в отделке словаря найти очень трудно, и правду сказать, этого нельзя и требовать: надо отдать безмездно целые годы жизни своей, работая не на себя, как батрак». Дело было новое, неизведанное — никто не хотел рисковать; Даль и это понимал: «Собиратель не пугался того, что на дело это едва ли станет всего остатка жизни его, предоставив раз навсегда заботу о жизни и смерти его провидению; но он робел перед трудностию задачи, считал ее непосильною для себя, и потому счел нужным обсудить и взвесить наперед беспристрастно силы и средства свои, то есть познания и способности». Иногда он отчаивался — не помощи просил, но поддержки: «Я делал век свой и наконец кончил, почти без одобрительного слова, в полном одиночестве и, говоря прямо, сам еще не знаю, что такое вышло!»[109]
Одобрительные слова все же произносились, особенно когда дело подходило к концу; сторонники у Даля были, были даже добровольные помощники, «датели», — сподвижников не было. В «Толковом словаре» читаем: сподвижник — «соучастник в каком-либо общем подвиге». «Толковый словарь живого великорусского языка» — подвиг самого Даля. А уж если искать ему не сторонников, не сочувствующих, но сподвижников, то не в ученом собрании, не в литературном салоне, не в издательстве, а в затерянных среди лесов и полей деревнях, в солдатской казарме, в шумных ярмарочных рядах — всюду, где по-русски говорят, поют, сказки сказывают, где слышно бесценное народное слово.
Историк Погодин пекся о славе Даля: общество, приобретая труд его, ничем не вознаградило того, кто жизнью пожертвовал для этого труда, — «Даль есть московская знаменитость. Его надо отыскивать русскими путешественниками и показывать иностранцам». Кто-то из деловитых литераторов советовал: чем прославлять Даля, лучше за счет общества нанять ему помощника. Пока шли споры, «московская знаменитость» Даль держал корректуры, то есть читал и правил оттиски с набора. Над Далевым словарем типографским наборщикам пришлось изрядно потрудиться: много непривычных слов в тексте, часто приходилось менять шрифты — Даль просил для наглядности главное слово в словарном гнезде набирать прописными буквами, производные слова жирным курсивом (искосью), толкования слов прямым светлым шрифтом, примеры светлым курсивом; на протяжении нескольких строк шрифт иной раз менялся четыре-пять раз. Обычно читают две или три корректуры, но в словаре ни одной опечатки быть не должно — Даль держал четырнадцать корректур: четырнадцать раз подряд с величайшей тщательностью, цепляясь за каждую буковку, за каждую запятую, он прочитал две тысячи четыреста восемьдесят пять больших страниц плотного текста. Вздыхал: «Для одной пары старых глаз работа и впрямь тяжела и мешкотна». А приятели горячились, спорили, как прославить Даля, как сделать глухую славу его шумной и блестящей.
Но Даль был нешумлив: в участии и одобрении «каждый труженик нуждается не ради тщеславия, а ради поддержки сил, требующих убеждения, что…труд пошел на общую пользу». Даль был нешумлив; не любил говорить громко и не любил громких фраз; поэтому, когда в частном письме, среди деловых заметок, горьких жалоб и грустных размышлений, он вдруг — не проговаривается уже — прорывается: «Я полезу на нож за правду, за отечество, за Русское слово, язык!» — ему веришь.
Даль скромно именовал себя лишь «сборщиком», «подносчиком»: «составитель словаря не указчик языку, а служитель, раб его», труд составителя — поднести запасы для будущего работника «на сем же пути». В этом есть истина, но Даль, право, слишком скромен (не из тех, кто своим добром похваляется, чужое под лавку хоронит), — словарь не просто скопище слов, на титульном листе читаем «Примечание автора»: «Словарь назван толковым, потому что он не только переводит одно слово другим, но толкует, объясняет подробности значения слов и понятий, им подчиненных. Слова:
Эта книга о великом русском ученом-медике Н. И. Пирогове. Тысячи новых операций, внедрение наркоза, гипсовой повязки, совершенных медицинских инструментов, составление точнейших атласов, без которых не может обойтись ни один хирург… — Трудно найти новое, первое в медицине, к чему бы так или иначе не был причастен Н. И. Пирогов.
Владимир Иванович Даль (1801–1872) был человеком необычной судьбы. Имя его встретишь в учебниках русской литературы и трудах по фольклористике, в книгах по этнографии и по истории медицины, даже в руководствах по военно-инженерному делу. Но для нас В. И. Даль прежде всего создатель знаменитого и в своем роде непревзойденного «Толкового словаря живого великорусского языка». «Я полезу на нож за правду, за отечество, за Русское слово, язык», — говорил Владимир Иванович. Познакомьтесь с удивительной жизнью этого человека, и вы ему поверите. Повесть уже издавалась в 1966 году и хорошо встречена читателями.
Книга посвящена одному из популярных художников-передвижников — Н. А. Ярошенко, автору широко известной картины «Всюду жизнь». Особое место уделяется «кружку» Ярошенко, сыгравшему значительную роль среди прогрессивной творческой интеллигенции 70–80-х годов прошлого века.
Выпуск из ЖЗЛ посвящен великому русскому врачу, хирургу Николаю Ивановичу Пирогову (1810-1881). Практикующий хирург, участник трагической Крымской войны, основатель российской школы военно-полевой хирургии, профессор, бунтарь, так, наверное, немногими словами можно описать жизненный путь Пирогова.Великий хирург, никогда не устававший учиться, искать новое, с гордостью за своих потомков вошел бы сегодняшнюю лабораторию или операционную. Эта гордость была бы тем более законна, что в хирургии восторжествовали идеи, за которые он боролся всю жизнь.Вступительная статья Б.
Сказки потому и называют сказками, что их сказывают. Сказок много. У каждого народа свои; и почти у всякой сказки есть сестры — сказка меняется, смотря по тому, кто и где ее рассказывает. Каждый сказочник по-своему приноравливает сказку к месту и людям. Одни сказки рассказывают чаще, другие реже, а некоторые со временем совсем забываются.Больше ста лет назад молодой ученый Афанасьев (1826–1871) издал знаменитое собрание русских народных сказок — открыл своим современникам и сберег для будущих поколений бесценные сокровища.
Повесть о Крамском, одном из крупнейших художников и теоретиков второй половины XIX века, написана автором, хорошо известным по изданиям, посвященным выдающимся людям русского искусства. Книга не только знакомит с событиями и фактами из жизни художника, с его творческой деятельностью — автор сумел показать связь Крамского — идеолога и вдохновителя передвижничества с общественной жизнью России 60–80-х годов. Выполнению этих задач подчинены художественные средства книги, которая, с одной стороны, воспринимается как серьезное исследование, а с другой — как увлекательное художественное повествование об одном из интереснейших людей в русском искусстве середины прошлого века.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.