Дачный роман - [19]

Она выглядела такой ранимой в мягком свете свечей, ее нервные пальцы с неухоженными ногтями так робко гладили ножку рюмки… Что за человек был ее муж, если мог так обидеть эту женщину? Он ее бил? Изменял ей? Заслуживал ли он ее?

Кэйт нервно поежилась под его взглядом.

— О чем задумались? — произнесла она своим завораживающим голосом.

— Я размышлял… о страсти, — ответил он, мысленно извиняя себя за полуправду.

— О страсти? Или об ее отсутствии?

— У меня?

— Нет, у меня! — Ее глаза вновь обрели блеск, как при упоминании об отце Флэннери. Джефф наклонился поближе, втайне любуясь ею.

— Вы, по-видимому, считаете, со мной что-то не так, — сказал он. — Может, объясните?

Ее глаза сверкнули.

— Да вы взгляните на себя со стороны, Джефф Пэрриш! — воскликнула она. — Вы — не обычный человек. Вы — архитектор! Создаете памятники, жилища…

— Ну так и что? — Он слегка подтрунивай над ней, и ему это нравилось.

— Вчера вы сказали, что заняты работой. Что это за работа?

— Я проектирую новый корпус госпиталя в Рэйли.

— И вас это не вдохновляет? — В огромных аквамариновых глазах отразилось море скепсиса. — Подумайте о том, какие драмы будут происходить в нем, какая борьба жизни со смертью!..

— Все это очень занятно. Не забудьте только, что мое творение должно уложиться в рамки бюджета, удовлетворить госпитальный совет и получить одобрение трех различных комитетов. Трудновато вдохновиться тем консервативным проектом, который единственный способен пройти все эти инстанции.

— Понятно, — протянула она, на минуту потеряв от ярости мысль.

Джефф отметил румянец ее щек и высыпавшие на носу веснушки. Кэйт Валера — не самая неотразимая из тех женщин, что он встречал, но игра чувств на ее лице — как пляшущее пламя: чистое, жаркое, неподдельное.

— Вы читали «Первоисточник»? — вдруг спросила она.

— Это что?

— Роман. Очень известная книга. Автор Эйн Рэйн…

— Беллетристику не читаю, — ответил Джефф. — И никогда не читал, разве только по школьной программе.

— Естественно, не читали… Ну, еще был фильм — отличный старый фильм с Гарри Купером и Патрицией Нил…

— Простите, — Джефф покачал головой, — мой отец считал фильмы пустой тратой времени.

Ее грудь возмущенно вздымалась, шелковая ткань четко обрисовывала фигуру.

— Посмотрите видео. А лучше прочтите книгу. Это об архитекторе по имени Говард Роарк, у которого было столько целеустремленности, столько страсти, что он покинул все, даже любимую женщину, ради своей работы.

— По-моему, он похож на дурака-идеалиста! — Джефф чуточку полюбовался неистовой вспышкой в ее глазах.

— Вы безнадежны! — отрезала она.

— А вы очаровательны, когда злитесь. Вам кто-нибудь это говорил?

— Перестаньте обращаться со мной как с маленькой глупышкой без капли мозгов в голове. — Ее руки энергично рубили воздух. — Вы невозможный циник, Джефф Пэрриш! Есть у вас в жизни хоть что-то, что имеет для вас значение?

— Да. — Джефф перестал улыбаться. — Эллен имеет значение. Очень большое значение. И я думаю, она — единственное, что имеет для меня значение.

— Хоть что-то как у людей, — облегченно вздохнула Кэйт, ставя на стол свой бокал и озираясь вокруг. — О, вот и официант с нашими заказами. Надеюсь, еда окажется такой, как вы рекламировали.

— А как вы узнаете? Вы же будете есть только салат.

Кэйт наморщила нос. Официант поставил на стол их заказы.

— Хорошо, что нас не связывают серьезные дела, — сказала она. — Мы несовместимы, как… медуза и дикобраз.

— Могу я уточнить, кто — медуза?

— Не… выводите меня из терпения! — Она схватила нож и принялась яростно резать листья салата.

Джефф приступил к сочному голубому крабу под чесночным соусом, не переставая размышлять: сегодня вечером он успел немало — разбил ценный для Кэйт сувенир, грубо вторгся в ее личную жизнь и своими замечаниями вызвал ее гнев. Все испортил, от начала и до конца, решил Джефф. Почему же тогда он чувствует себя живым, ощущает все так остро — острее, чем несколько последних лет? Почему вино радугой переливается в бокале, почему каждый глоток подобен миниатюрному солнцу внутри? Почему острое лицо Кэйт в неверном блеске канделябров светится, как лик Мадонны?

Почему он чувствует каждый удар ее сердца как своего собственного?

Борясь с охватившим его смятением, Джефф опустил глаза в тарелку. Неудачный брак и внезапная смерть Меридит словно убили в нем все эмоции. Или это милосердие Божие, спасение от боли?

Но сейчас он неожиданно осознал, что начинает чувствовать, чувствовать вновь — и ему это нравилось.

Смущение Джеффа граничило с паникой. Ему казалось, что он стоит на берегу, во все глаза глядя на то самое бурное море чувств, куда он поклялся никогда больше не заплывать. Ожидание… нежность… обида… боль… Вот они, эти чувства, они были здесь, поджидая случая расправиться с ним. Он не хотел ничего подобного. Он хотел остаться собой — человеком, всегда умевшим повернуться и уйти, ни разу больше не оглянувшись. Но странно — сейчас Джефф понимал: уходить поздно. Напротив сидела маленькая женщина, пришедшая из мира, которого он не знал. И хотел он того или нет, эта женщина уже отыскала путь к его сердцу.

* * *

Им удалось поесть без приключений — что само по себе маленькое чудо, решила Кэйт, снимая салфетку и кладя ее рядом со своим полупустым бокалом. После еды беседа приняла вежливый, лишь слегка напряженный характер диалога о гончарном деле и технологиях обжига, об их дочерях и о том, как в дальнейшем устроить общение детей.