Дача Долгорукова (хроника пятидесятых) - [7]

Тетя Поля всплеснула руками, запричитала, затем быстро их раздела и отправила на печку, развесив мокрую одежду для сушки. Забравшись на печь, ребята молчали, как пескари. Они слышали, как причитала тетя Поля, как пришел Ленькин отец дядя Егор, как Нинка, старшая сестра Шишкова, принесла пойманное ей ведерко, когда полоскала на речке белье.

Едва отогрелись, прибежала Юлька и скороговоркой объявила, чтобы Колька шел домой, так как бабушка велела идти обедать. Дядя Егор сказал:

- Скажи бабушке, что брат твой с Ленькой поймали большую щуку, такую, что сразу не сваришь. Как справятся с ней, так сразу Колька придет.

Юлька убежала. А минут через двадцать по огородной меже побежал и

Колька. Юлька все передала, как ей сказали, а бабушка хорошо знала иносказания деверя и готовилась примерно к тому, что и увидела. Колька снова разделся, бабушка его чем-то натерла и укутала в одеяло, напоив кипяченым молоком. Она топила печку, но печка была еще как следует не протоплена. Она протопилась, когда пришел дедушка. Выслушав бабушкину информацию, он поднял Кольку с постели, скомандовал: "Марш на печку!" - и ускорил его движение по приступкам "отцовским пинком по сыновней заднице".

Других случаев не было, чтобы дедушка (тем паче, бабушка) физически наказывали своего любимца.

Вообще-то Колька рос самостоятельно. Так и всю последующую жизнь старался ни от кого не зависеть. Дед научил его грамоте, купил все необходимое первоклашке, в том числе новенький портфель, на зависть всем другим школьникам, большинство из которых ходили в школу с холщовыми сумками через плечо.

А вот в школу Колька пошел не сразу. Пришел как-то к нему Славка Сигитов (он уже учился в четвертом классе) и сказал, что Кольке надо ходить в школу, что уже полмесяца, ка все учатся. Колька передал эти слова бабушке. Бабушка все приготовила ему к школе. Утром он умылся, оделся, позавтракал и пошел первый раз в первый класс. Но пришел поздно. Когда подходил к двери класса, тетя Оля Захарова давала последний звонок: занятия закончились. Александра Федоровна объяснила мальчугану, что надо вставать не в девять часов, а в семь, чтобы в половине девятого уже быть в школе. На следующий день бабушка разбудила его рано. Так начались его школьные занятия.

В летнее время на Маленьком порядочке у Кольки появлялся еще один приятель. Приезжал к своим бабушке с дедушкой из города мальчик Витя. Дом Витиных деда с бабкой соседствовал с Похлебкиным, то есть, после слома ее домика их дом стал первым по Маленькому порядочку. И вообще, он простоял на Маленьком порядочке дольше всех. Когда Николай Иванович с женой и внуками переезжал к дочери в Питер, ( она обосновалась там с маленькой Ольгой и звала всех к себе), на порядочке оставались три дома: два последних (тетки Гани и тетки Клаши) и этот дом. Через пять лет он стоял уже в гордом одиночестве. Старики доживали свой век на старом месте. Его звали дедом Степаном или Степаном Петровичем, ее - бабкой Игнатьевной. Она была немного туговата на ухо, но глаз был зорок, как у молодой. Их взрослые дети жили в разных местах и приезжали со своим потомством навестить родителей. Витька был старший сын их дочери Раи. Витькина и Колькина матери дружили. Колька помнит, когда был еще совсем маленьким, мать брала его с собой к подруге, где они слушали патефон, говорили о чем-то своем, танцевали... Пробовали научить ребятишек, но ничего не получалось. Они еще не улавливали мелодий и ритмов.

Любимым занятием мальчишек летом было кататься на лошадях верхом или присутствовать на сенокосе. К одиннадцати годам уже каждый из них не только ловко орудовал граблями, но и мог запрягать и распрягать лошадь, под присмотром стпршего ходить за плугом, молотить цепом зерно, косить. Правда, в ряд с другими косарями их бы никто и не подумал поставить, быстро пятки обрежут, но подкашивать у кустиков, в ложбинках, на склонах давали в основном им. Отрадную картину представлял обед во время сенокоса. Его устраивали в самое жаркое время дня. Вытирали травой и прятали в тень косы. Бабы убирали грабли и расстилали широкие платки или скатерти тоже где-либо в тенечке. Подкреплялись тем, что приготовили дома. Обязательно присутствовал квас. Раскладывали на скатерти хлеб, мясо, лук, соль, огурцы, помидоры, картошку...

Мужики подшучивали над Егором Наумовым, который всегда к обеду приносил яйца, сваренные вкрутую.

- Что-то ты, Егор, одни яйца таскаешь. Ты че ж, ничем другим не питаешься что ли? Ни мяса не принесешь, ни сала, ни курятинки...

Укора в бедности боялись больше всего. Никто не хотел выглядеть бедным. При существующей советско-крепостнической системе люди продолжали тянуться к достатку; не достигали его, но тянулись. Так было заведено испокон веков, их предками. Тянулись из последних сил до

конца пятидесятых, когда у них вышибли эту тягу вместе с крестьянским духом.

- Не все знают, - отвечал Наумов. - Ученые пишут, я в календаре читал, что одно яйцо заменяет собой двести пятьдесят граммов мяса...

- Ну, это какое яйцо. Яйцо яйцу рознь. Взять, к примеру, деда Евсева, так у него и килограмм заменит. - Это кто-то из Бояровых, к ним на язычок лучше не попадаться.