Да здравствуют шесть пенсов! - [5]

Сэр Эдвард заговорил о другом:

— Вы упомянули троих, но ведь есть еще и четвертый член семьи. Мистер Мэтью Воэн тоже был наверху?

— Нет, но он был здесь, в соседней с кухней комнате, и что-то там печатал. Здесь такая слышимость, сэр… Так вот: эта машинка не умолкала ни на минуту. Ни на минуту, сэр, клянусь вам! И мерзкая же штука, надо вам сказать. Стук да стук, стук да стук, с ума можно сойти.

Сэр Эдвард немного помолчал.

— Это ведь вы увидели ее первой?

— Да, сэр, я. Она лежала там, и волосы — а они у нее совсем уже реденькие были — все в крови… И никто ничего не слышал из-за этой машинки мистера Мэтью.

— Я так понимаю, вы твердо уверены, что никто не входил в дом?

— А как бы это им удалось, сэр, без моего-то ведома?

Входной звонок проведен сюда. А дверь всего одна.

— Вы были привязаны к мисс Крэбтри? — спросил сэр Эдвард, пристально всматриваясь в лицо служанки.

Взгляд ее тут же потеплел, и — ошибиться было невозможно — в нем отразилась совершенно искренняя печаль.

— Да, сэр, очень. Если бы не мисс Крэбтри… Ну, теперь это уже в прошлом, так что почему бы и не рассказать. Я попала в беду, сэр, когда была совсем еще молоденькой, и мисс Крэбтри вступилась за меня — и снова взяла к себе, когда все кончилось. Я бы жизни своей за нее не пожалела, сэр. Ей-богу, сэр.

Сэр Эдвард безошибочно умел распознавать: когда человек искренен, а когда нет, но тут сомневаться не приходилось — Марта говорила очень искренне.

— Итак, насколько вам известно, в парадную дверь никто не входил?

— Никто и не мог войти.

— Я сказал «насколько вам известно». Но если мисс Крэбтри ждала кого-то и открыла дверь сама…

— О! — Казалось, это предположение неприятно поразило Марту.

— Ведь такое возможно, не правда ли? — настаивал сэр Эдвард.

— Ну, возможно, да, но что-то сомнительно. То есть…

Марта явно была в растерянности. Она не могла возразить, но ей, очевидно, очень хотелось сделать это. Почему? Видимо, потому, что она знала что-то еще, о чем недоговаривала… Но что? О чем? Четыре человека в доме…

Неужели один из них убийца и Марта хочет прикрыть его?

Значит, ступени все же скрипели? И кто-то спускался по лестнице, причем Марте известно кто.

В ее собственной невиновности сэр Эдвард был уверен. Внимательно наблюдая за ней, он продолжил:

— Так могла мисс Крэбтри сделать это? Окно гостиной выходит на улицу. Она могла увидеть там человека, которого ждала, выйти в холл и впустить его — или ее. Возможно, она даже хотела, чтобы никто не видел, кто к ней пришел.

Марта еще больше растерялась и заметно напряглась.

— Да, сэр, может, вы и правы, — неохотно протянула она. — Как-то не думала об этом. Ну, то есть, если она ожидала джентльмена… — И, помолчав, добавила:

— Что ж, это вполне возможно.

Похоже, она начала понимать все преимущества этой версии.

— Итак, вы видели ее последней?

— Да, сэр. После того, как убрала со стола. Принесла ей расписки и сдачу с денег, которые она мне давала.

— Она давала вам деньги пятифунтовыми банкнотами?

— Банкнотой, сэр! — возразила Марта, явно шокированная. — Да и этого было много. Мы экономим, сэр.

— А где она хранила деньги?

— Точно не знаю, сэр. Думаю, носила с собой — в своей черной бархатной сумочке. Хотя, конечно, могла держать их и у себя в спальне, в одном из запертых ящиков. Она обожала запирать все на ключ, хотя частенько их, ключи то есть, теряла.

Сэр Эдвард кивнул.

— Вы не знаете, сколько денег у нее оставалось? Я имею в виду, пятифунтовых банкнот?

— Нет, сэр, точно не скажу.

— И она ничего не говорила? Не давала вам понять, что кого-то ждет?

— Нет, сэр.

— Вы совершенно в этом уверены? Что именно она говорила?

— Ну, — принялась вспоминать Марта, — говорила, что наш мясник настоящий вор и мошенник, и что я взяла на четверть фунта[3] больше чаю, чем надо, и что миссис Крэбтри привереда и сумасбродка, раз ее не устраивает маргарин, и что ей не нравится один из шестипенсовиков, которые мне дали на сдачу — а он был из этих, новых, с дубовыми листочками… Я еще насилу убедила, что он настоящий. Ах да! Еще сказала, что из рыбной лавки нам прислали треску вместо хека, и спросила, отругала ли я за это посыльного, и я ответила, что да, ну вроде бы и все, сэр.

Этот монолог как нельзя точно обрисовал сэру Эдварду характер покойницы — лучше самых подробных описаний.

Он небрежно поинтересовался:

— Довольно сложно было ей угодить, да?

— Ну, она была немного ворчлива, это да, но и вы ее поймите, сэр, она ведь так редко выходила из дому… Сидела все время в четырех стенах — надо же ей было как-то отвлечься. Придиралась, конечно, частенько, но сердце-то у нее было доброе — ни один попрошайка не уходил от наших дверей с пустыми руками. Может, она была и ворчливой, зато очень отзывчивой, очень.

— Это хорошо. Марта, что хоть кто-то может помянуть ее добрым словом.

У старой служанки перехватило дыхание.

— Вы имеете в виду… Ох, сэр, да они все ее любили, правда, в душе-то любили. Ссорились, конечно, иногда, но это же так, не от сердца.

Сэр Эдвард настороженно поднял голову: сверху донесся скрип.

— Мисс Магдален спускается, — заметила Марта.

— Откуда вы знаете? — туг же спросил он.