Да здравствует карнавал - [26]

— Выговор тебе обеспечен, — обещал Саша.

— Только громко об этом не говори, — смеялся Коля. — А то мои парни тебя тут же и повесят.

Позже, ближе к вечеру, здесь же на площади сложили огромную кипу хвороста. Сам Густав Паулиц подошел к ней с факелом и громко провозгласил:

— Да здравствует карнавал!

Под восторженные вопли костер вспыхнул и быстро разгорелся, взметнувшись к небу. Олег Коркин, конечно, не упустил этого момента. Озабоченно оглядываясь, он снова накручивал завод камеры.

Один из молодых людей из ватаги Затейкина поджег от карнавального костра свой факел и, пританцовывая, побежал к чучелу на телеге.

— Смерть деспоту! — закричал он, и друзья поддержали его криками.

— Это кадр! — воскликнул радостно Олег, поворачиваясь в их сторону.

Молодой человек поднес факел, и чучело загорелось. И вся веселая компания вместе с Сашей, Мариной и Колей закружилась вокруг горящего чучела в танце.

Штурм города

Утром из-за городских стен показалось солнце. Соборная площадь была завалена остатками ночного праздника, валялись остатки чучел, куски гирлянд, затоптанный серпантин и цветы. У бочки, обхватив руками деревянный черпак, спал, похрапывая, забулдыга. Ветер разносил по улицам пепелище карнавального костра.

Встревоженный монах в коричневой рясе пробежал по площади, шлепая по камням деревянными сандалиями, и скрылся в соборе.

Двое городских стражников в малиново-синих плащах и высоких шляпах, с алебардами на плечах, прошли по площади, посмеиваясь между собой.

На краю площади поднялась проснувшаяся на повозке женщина и широко зевнула. Стала лениво будить, толкая в бок, лежащего рядом мужчину. Из-под ее мятой юбки выглядывали ноги в полосатых чулках.

И вдруг ударил церковный колокол. Низкий тревожный гул прошелся над городом, поднимая заспавшихся граждан и предвещая неприятные новости. Ударил еще и еще.

Женщина на повозке озадаченно раскрыла рот, предчувствуя беду.

Этот тревожный звон докатился и до комнаты, где лежали в постели помирившиеся супруги Гореловы. Саша раскрыл глаза и машинально глянул на часы. Было еще слишком рано для того, чтобы просыпаться.

— Что там еще? — недовольно пробормотала Марина.

— Праздник продолжается, — отвечал Саша с зевком.

Распахнулась дверь, и в комнату без стука вбежал Коля, взъерошенный и возбужденный.

— Подъем, ребята! — воскликнул он. — Пришла самая крутая потеха.

— Ну что там такое? — сонно поинтересовалась Марина.

— Его светлость, герцог Рихард фон Дюрренштадт, наш великий сеньор, подходит к городу со своим отрядом! — провозгласил Коля. — Предстоит грандиозная разборка.

— И что же теперь будет? — поднялся на локте Саша.

— Судя по всему, большой шухер, — пожал плечами Коля. — Я бы на вашем месте все же поднялся, потому что шмон предстоит изрядный. Я побежал, надо предупредить наших ребят!..

С колокольным звоном и сам ритм жизни города резко ускорился. На улицах появились спешащие люди, некоторые владельцы лавок торопливо закрывали ставни окон.

Клаус Биргер, молодой оруженосец барона Эрика фон Розендена, чудом уцелевший в ночь восстания, теперь бродил по улицам грязный и оборванный. Победу горожан в восстании он полагал величайшим несчастьем, а то обстоятельство, что ему удалось уцелеть, считал позором для себя. Он видел только один способ смыть этот позор.

У дома Густава Паулица собрались видные граждане, озабоченные члены магистрата, городской шультгейс. Паулиц вышел из дому, и все приветствовали его встревоженным гулом.

— Спокойно, господа, — провозгласил Паулиц. — Оснований для беспокойства нет! Еще накануне я послал к его светлости господина Брюнинга с докладом обо всем происшедшем. Я уверен, что герцог примет справедливое решение.

— Следует ли нам закрыть ворота? — спросил кто-то.

— Ни в коем случае! — заявил Паулиц. — В данной ситуации мы не можем бросать вызов герцогу.

И тут, пробравшись вдоль стены, Клаус Биргер выхватил кинжал, страшно закричал и, кинувшись на Густава Паулица, ткнул его в живот.

Была минута оцепенения, в течение которой Паулиц, схватившись за рану, тяжело вздохнул, все замерли, а Биргер затравленно озирался. Потом Паулиц пошатнулся, упал на колено и свалился на бок. Все закричали в ужасе. Шультгейс Георг Шеффер выхватил меч и решительно рубанул молодого оруженосца, испуганно закрывшегося руками.

Страха пока не ощущалось, хотя напряжение росло. Народ по улицам бежал к городским воротам, но скорее для того, чтобы присутствовать при событии, а не для принятия каких-то экстренных мер. Бежали со всеми, зараженные общим беспокойством, Саша, Олег и Марина.

Ворота были открыты, и огромная толпа горожан стояла на въезде в город, рассматривая издали лагерь герцога, раскинувшийся по другую сторону реки.

На стене, среди выстроившихся городских стражников, расхаживал Коля Затейкин, и друзья поднялись к нему.

— Они думают, что герцог их простит, — ругался Коля.

Олег меж тем восхитился панорамой и стал устанавливать штатив. Стражники наблюдали за ним с опасливым интересом.

— Они направили делегацию, — сообщил Коля. — Будут настойчиво просить прощения. Идиотизм какой-то!..

Саша поднес к глазам свой маленький японский бинокль. Он увидел выстроившиеся ряды рыцарской конницы, увидел пеших копейщиков, стоявших колонной. Герцог сидел на коне, окруженный верховыми приближенными, а из лесу выезжали и останавливались неподалеку телеги и повозки. Там уже прохаживались какие-то дамы, неизвестно для каких целей увязавшиеся с военным отрядом.