Да сгинет день... - [91]

Он садится на край пропасти и закуривает последнюю сигарету. При свете вспыхнувшей спички он смотрит на часы — они показывают без четверти двенадцать. Он бросает пустую коробку вниз и охватывает руками колени.

Ущербная луна, взошедшая на далеком небе, освещает скалы и утесы, бросая причудливые тени на долину. Он нагибается и смотрит вниз. Пропасти, разверзшейся у его ног, кажется, нет конца; но он знает, что во тьме, отделенные от него сотнями футов, притаились суровые голые скалы. А еще ниже, на пологих склонах, мерцают огни города. Где-то там, среди них, в одной из комнат — сейчас темной и пустынной — он был сегодня оправдан и осужден. Вот почему он сидит сейчас в этой кромешной тьме и смотрит вниз на огни, что мигающими точками отмечают людские жилища.

А над ним, вдали, у самого горизонта, сияет Южный Крест, тогда как над самой его головой блестит Орион и Плеяды. Звезды ярко горят в безмолвном бархатном небе. Для небесных светил время безгранично, тогда как жизнь человека внизу, в городе, длится всего лишь миг. Так не все ли равно, оборвется она сейчас или завтра?

Мысленно он возвращается к тому майскому вечеру, когда после двенадцатилетнего промежутка он снова встретил ее.

Так что же будет завтра? Они уедут вместе в другую страну?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но даже в тебе, Рэн, живет предубеждение против цветных. И тебе никуда не уйти от этого. Поедем в другую страну — оно поедет с нами, будет скалить зубы, будет сидеть с нами за одним столом, ляжет с нами в брачную постель...

Стив, какой ты счастливый! Ты родился цветным ребенком... Возьми назад твои камушки, Энтони, — они не хотят играть со мной...

Стив, ты цветной; ты учишь свой народ, ты пишешь о нем, ты высказываешь его чувства — чувства твоего народа и моего народа, от которого я отрекся...

Видишь, что ты наделала, мама. Видишь, что я сам сделал с собой. Видишь, что сделала с человеком людская бесчеловечность...

Почему я не родился таким же темным, как ты, Стив? Почему ты не родился таким же белым, как я?..

Я сражался за свободу, за братство всех людей. Помните, как рвались снаряды и выла шрапнель? В укрытье, живо в укрытье! Да, сэр, я видел сводку! Шести человек на грузовике как не бывало, сэр!

Где я?..

Рэн, ты там, внизу, среди этих огней. О, Рэн, что же мне делать?..

Энтони, по сравнению с братом, ты такой жалкий и ничтожный!..

Вот идет Грант. Он цветной. Хартли с удовольствием взял бы его в зятья — хотел бы взять...

Вы понимаете, Грант, что я не могу больше держать вас у себя. Мы не берем на работу цветных...

Послушай, Энтони, у нас найдется для тебя работа, брат. Но ведь ты, брат мой, живешь как белый, ты не общаешься с нашим народом...

Не была ли вызвана вспышка твоего отца тем, что в нем была... могла быть... примесь...

Нет, мой дорогой, ничего подобного у нас быть не может...

Нет, мой дорогой, ничего подобного у нас быть не может...

Нет, мой дорогой...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Над голыми зубцами далеких Готтентотских гор забреззкил серый свет — сначала еле заметный, он разгорался ярче и ярче, сливаясь с синевою неба, пока весь восток не заалел зарей. Скоро небо из розового стало золотым, и над горизонтом показался огненный круг солнца.

Он не раз наблюдал, как солнце всходило над грядою этих гор. Вот и сейчас он наблюдает восход, но его усталые глаза не видят ни розового неба, ни золотой зари, ни того, как окрасились бронзой островерхие пики вокруг. Для него земля и небо — одного цвета: свинцово-серого, который не пропускает в его душу лучей занимающегося дня.

Не обращая внимания на боль в ногах, он медленно поднимается и смотрит вниз, в пропасть, из которой бежит тень. Лоб его наконец разгладился: по сравнению с острыми кольями жизни скалы там внизу, в пропасти, кажутся ему мягче самой мягкой перины...

Послесловие И. Потехина

В авторском примечании к английскому изданию своего романа, вышедшему в Лондоне в 1952 году, Джеральд Гордон писал:

«Город Стормхок в действительности не существует: под этим названием выведен типичный африканский поселок в районах алмазных копей, расположенных вдоль побережий рек Оранжевой и Вааль.

Уиннертон также вымышлен. Названия всех других мест — подлинные.

Герои романа целиком выдуманы и не имеют прототипов среди живых людей».

Эта оговорка о вымышленности действующих лип романа не случайна для автора, живущего в суровых условиях Южно-Африканского Союза. Она стала почти обязательной для сколько-нибудь обличительной художественной литературы капиталистических стран, поскольку любой читатель, усмотревший в том или ином персонаже нежелательное сходство с собой, вправе привлечь писателя к ответственности за оскорбление личности, а правительство вправе обвинить его в преднамеренном искажении действительности.

Таким образом, эта оговорка отнюдь не свидетельствует о недостоверности происходящего в романе, а лишь подчеркивает законные опасения автора, как бы его соотечественники не обнаружили разительного сходства между повседневно наблюдаемыми ими трагедиями расовой дискриминации и той трагедией, которая положена в основу данного произведения, а буржуазная критика не усмотрела бы в нем крамольных разоблачительных тенденций.