Да сгинет день... - [7]

— А сколько вы зарабатываете? Если число учеников сократится, сократится и ваш заработок, не так ли?

— Уверяю вас, мистер Гундт, это не самое главное, — холодно заметил мистер Томас. — Важнее всего благосостояние моей школы.

— Мы должны быть милосердны, господин директор. Разве не сказал Иисус: «Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им»? — Гундт подождал, пока это произведет должный эффект. — Кроме того, отец ребенка — англичанин из очень влиятельной семьи.

В благоприятном исходе заседания Гундт был уверен.

Он заранее переговорил с теми членами комиссии, на которых мог положиться, и поддержка была обеспечена. Более того, он устроил так, что в длинной повестке дня дело Энтони должно было рассматриваться последним, когда все уже устанут и захотят поскорее уйти домой.

Когда, наконец, подошли к этому вопросу, мистер Томас сделал короткое сообщение, предоставив комиссии решать, как быть с Энтони.

Послышалось несколько невнятных реплик, очевидно выражающих согласие. Гундт кивнул головой в знак одобрения.

— Да, да, — сказал он. — Я думаю, нам нет нужды откладывать решение этого дела. Мы согласны с вами, господин директор. Пусть мальчик поступает в школу.

В работе комиссии участвовала некая миссис Феррейра, считавшая себя одной из тех особ, к мнению которых прислушиваются в городке. Она боролась за запрещение спиртных напитков и была ярой противницей Гундта.

— Одну минуту, господин председатель, — раздраженно сказала она. — Мне не дали возможности выразить свое мнение. Если мы примем одного цветного ребенка, то должны будем принимать всех. В таком случае где же предел, позвольте спросить? Я считаю, что мы должны строго держаться правила — не допускать в школу детей с примесью цветной крови.

Гундт метнул на нее злобный взгляд. Когда он злился и вынужден был сдерживать свои чувства, левое веко его начинало дергаться. То же произошло и теперь, но миссис Феррейра показалось, будто Гундт ей подмигивает, пытаясь ее задобрить, и она напустила на себя еще более презрительный и высокомерный вид.

— Из того, что отец ребенка служит в вашем заведении, мистер Гундт, еще вовсе не следует, что мы должны принять мальчика в нашу школу.

Гундту было известно, что миссис Феррейра в субботние вечера шпионит возле его гостиницы в надежде заметить какие-либо нарушения закона и донести о них в полицию. Ее вероломству, высокомерию и наглости пора положить конец.

Гундт встал и с силой ударил кулаком по столу перед самым ее носом.

— Председатель здесь я‚ — рявкнул он. — Вы оскорбляете собрание. Заткните глотку!

Вид у него был грозный. Миссис Феррейра побледнела от страха. Комиссия утвердила принятие Энтони в стормхокскую школу.

— Иди сюда, Энтони, вот твоя парта, — сказала мисс Нидхем, подводя его к месту у стены.

Энтони сел и стал смотреть вокруг. Вон доска и мольберт, надписи мелом, большие яркие рисунки на стене, ряды парт; из кармана его соседа впереди высовывается маленькая деревянная рогатка; возле окна висят две большие карты; у мальчика, что сидит справа, на лице грязное пятно; позади него шепчутся две девчонки; на подоконнике стоят цветы; сосед слева ковыряет в носу; в углу, позади высокого застекленного книжного шкафа, стоит витая желтая трость.

Мисс Нидхем — низкорослая, коренастая женщина в пенсне, с волосами цвета ржавчины и со множеством желтых веснушек на лице — после ухода Джорджа тотчас переменила тон.

— Вынимайте книги, — скомандовала она.

Вытянувшись в струнку за партой, Энтони посмотрел на соседа и по его примеру аккуратно, на той же самой странице, открыл свою книгу.

Утро тянулось медленно. Но вот раздался звонок, и Энтони, подхваченный толпою детей, растерянный и смущенный, выбежал на свою первую школьную перемену.

V

Как-то вечером Мэри сидела перед зеркалом. Джордж надевал рубашку.

— Интересно, зачем это Гундт попросил заменить его сегодня вечером в баре. Обещал дать мне вместо этого свободный день в пятницу. Сослался на какое-то важное дело. В последнее время у него что-то много появилось неотложных дел.

Мэри не повернула головы, лишь быстро взглянула на отражение Джорджа в зеркале. Медленными ласкающими движениями она втирала крем в кожу лица.

— Эти дни он немного лучше стал, — продолжал Джордж. — Не орет так на свою жену. Бедная пьянчужка так и норовит проскочить в бар да полакомиться полпинтой.

— Почему ты всегда говоришь только о Гундтах, Джордж? — спросила Мэри. — Мы здесь живем, как в могиле; друзей у нас нет, и единственно, о ком ты рассказываешь, это все о Гундтах да о Гундтах.

— В конце концов, ведь они наши кормильцы, старушка.

Джордж окунул щетку в воду и пригладил волосы.

— Джордж, милый, твои волосы сегодня совсем каштановые.

— Красные, Мэри, как морковка. Мое счастье, что вокруг нет ослов.

Он подошел поцеловать ее на прощанье. Она не повернулась, а наклонила к себе его голову, так что оба они отразились в зеркале.

Рядом со смуглой красавицей женой Джордж казался еще более худым и рыжим — карикатура на мужчину, да и только. Он отвернулся, смущенно засмеявшись.

— Как ты думаешь, Джордж, — задумчиво сказала Мэри, — поедем мы когда-нибудь в Англию?