Да сгинет день... - [65]

Это уже лучше. Наконец-то Энтони сможет заснуть. Он разделся и лег в постель. Должно быть, он некоторое время спал, так как проснулся от телефонного звонка. Телефон звонил и звонил. Энтони сел на постели. Он не чувствовал ничего, кроме страшной усталости. Прежде чем подойти к аппарату, он заметил при слабом сероватом свете пробуждающегося зимнего дня, что было половина восьмого. Несколько мгновений он смотрел на телефон, потом взял трубку — эбонит показался ему таким холодным и черным — и медленно поднес ее к уху.

— Хэлло! — сказал он.

— Это вы, Грант? — спросил его чей-то визгливый голос.

— Да, кто это?

Это был Манро.

— Ну, как он?

— Его нет.

— Неужели умер?

— Боюсь, что да.

Ноги Энтони подкосились. Во рту у него появился какой-то терпкий привкус, точно он жевал горькие листья. Он съежился и положил руки на колени, пытаясь унять дрожь...

XLV

Утром к нему в любую минуту может приехать Стив, подумал Энтони. Рэн тоже сказала, что зайдет. Надо предотвратить их встречу. В то же время ему было крайне необходимо повидать Стива и как следует все обсудить с ним. Если бы не это известие, что Босмен за несколько часов до смерти сделал заявление, ему почти нечего было бы опасаться: просто нельзя представить себе, в чем его могли бы обвинить. А теперь надо прежде всего узнать, что сказал Босмен.

Энтони позвонил Рэн и попросил, чтобы она не приходила: его неожиданно вызвали по делу, пояснил он, они встретятся позже. Затем он отправился к доктору Манро. Доктор был очень утомлен, но настроен дружелюбно и сочувственно. Энтони узнал, что Босмен сделал свое заявление доктору Штейну в присутствии одной из сестер. Они записали все, что он говорил. Он подписал это и тут же потерял сознание. Сам Манро при этом не присутствовал, но он переписал заявление Босмена; теперь доктор вручил его Энтони.

«Я отправился на квартиру к Гранту, — говорилось в заявлении, — вскоре после полуночи, так как, по моим предположениям, у него была Джин Хартли. Я считал своим долгом, как близкий друг Джин и ее семьи, спасти девушку и раскрыть ей глаза на ее безрассудство. Она еще так молода и не искушена в жизни. Двухместный автомобиль Гранта — маленькая красная машина — стоял у дома. Дверь его квартиры оказалась незапертой. Я вошел. Он тут же появился из-за портьер. Я вежливо сказал: «Добрый вечер».

Из-за портьер раздался крик Джин — должно быть, она узнала мой голос, хоть я ее и не видел.

Как только Грант увидел меня, он схватил стул и бросился мне навстречу. Он замахнулся, целясь мне в голову, но я во-время перехватил стул. Однако он вырвал его у меня и снова замахнулся — на этот раз он попал мне в плечо. Я упал и ударился головой о что-то твердое. Больше я ничего не помню. Сам я на него не нападал».

Энтони было ясно, что́ могло повлечь за собой это заявление, если суд сочтет его достоверным. Он увидел себя на скамье подсудимых — его обвинят, очевидно, в убийстве; это его-то, защищавшего стольких людей...

Он понял также, что -показания Стива могут играть на этом процессе решающую роль. Но ведь он сказал полиции, вспомнил Энтони, что был один. И он прикусил губу. Постепенно до его сознания дошла вся глубина ожидающего его несчастья, и строки заявления заплясали у него перед глазами, сливаясь в сплошное пятно!

Стив — в качестве свидетеля! Его цветной брат на свидетельском месте! Перед судьей, присяжными, — если таковые будут, — защитником, адвокатами и судебными чиновниками, большинство из которых Энтони знал лично. Перед всеми, кто будет сидеть в тот день в зале суда, и перед широкой публикой, которая будет читать в газетах отчеты о процессе. Стив — свидетель, его брат, который, сам того не подозревая, послужил причиной исключения Энтони из школы в Стормхоке, который навлек на него столько позора и унижений. И вот теперь он — свидетель... Энтони понадобился брат, его цветной брат, так похожий лицом на него. Ему потребуется его свидетельство, чтобы опровергнуть клевету, изложенную в этом подлом документе, плясавшем сейчас в его руке. Энтони вдруг неудержимо потянуло разорвать бумагу на мельчайшие кусочки и бросить в лицо доктору Манро. Но ничего он этим не достигнет. А главное — это всего лишь копия.

— Какая ложь, ложь, говорю вам, ложь! Все сплошная ложь, от начала до конца, — сказал Энтони тихим приглушенным голосом. До него только сейчас дошло все значение этого документа; лицо доктора Манро вдруг уплыло вдаль, а стены вокруг затрепетали, точно отражение в пруду, поверхность которого рябит ветерок.

Энтони встряхнулся. Он сейчас упадет. Обморок — вот оно что. Он рухнул в кресло и попросил воды.

Доктор сложил заявление и сунул его в карман жилета. Но, пристально посмотрев на Энтони, тут же вынул бумажку и протянул ему.

— Держите его у себя. Мне это не нужно. Я ведь переписал только для вас.

— Благодарю, — сказал Энтони угасшим голосом.

Он видел, как Манро вышел из комнаты. Стены вокруг постепенно перестали дрожать и расплываться. И хотя его продолжал бить озноб, мозг был настороже — холодное оружие самосохранения. Мысли с отчаянной быстротой мелькали у него в голове. Что делать? Необходимость выставить Стива перед всеми как своего брата ужасала его. Это означало бы конец его карьеры, конец общественного положения, конец всего, за исключением, пожалуй, любви Рэн.