Да сгинет день... - [33]
Поезд бесконечно долго стоит на маленьком разъезде. Перекрывая пронзительный свист паровоза, из соседнего купе доносятся звуки гитары и голос поет:
Раздался последний свисток, и паровоз, мерно пыхтя, потащил за собою вагоны. Поезд набрал скорость, а вокруг внезапно стало пасмурно и темно, словно туча нашла на солнце.
— Посмотрите, — сказал сосед Энтони по купе. — Саранча. Прямо тучи!
Энтони увидел бесчисленную летящую армаду — тяжелые брюхастые тела на жужжащих прозрачных крыльях; саранча несла с собой к новым местам опустошение и уничтожение.
Летя навстречу вагону, насекомые стучали в окно, которое Энтони успел во-время закрыть, — казалось, по стеклу бьют капли тяжелого ливня.
Был уже двенадцатый час, когда поезд подошел к Стормхоку.
Сквозь завесу саранчи, залетевшей на станцию, Энтони разглядел на перроне Стива. Как сильно он вытянулся и похудел! Энтони помахал брату, но тот не ответил.
Стив всегда отличался серьезным видом, но сейчас, когда он медленно брел по перрону, лицо его было как-то особенно мрачно, почти мертвенно.
Это напугало Энтони, и он подбежал к брату.
— Хэлло, Стив!
— Хэлло, — без всякого выражения отозвался Стив.
— Что с мамой? Как она?
Стив молчал.
— Как мама? Говори! Да говори же! — Он сжал плечо Стива и потряс его.
— Умерла...
Слово это, как камень, легло Энтони на душу. В долгой наступившей тишине рекламные объявления на стенах, обложки журналов в маленьком книжном киоске, вагоны прибывшего поезда расплылись перед ним в одно пятно и исчезли. Он услышал хриплый бессвязный звук и не сразу сообразил, что звук этот исходит из его собственного горла. Энтони пытался овладеть собой, но вся станция заплясала перед ним в каком-то фантастическом танце.
Когда он пришел в себя, то понял, что шагает рядом с братом по улице.
Медленно, в молчании шли они к тому месту, которое было раньше их домом. Повсюду вокруг кишела саранча, пожирая, уничтожая, разрушая; бедствие совершается, бедствие совершилось.
Немноголюдная похоронная процессия следовала своим грустным путем к кладбищу; скрипя и громыхая по сухой дороге, колеса катафалка не поднимали много пыли. Даже песок, так легко вздымающийся поздним летом, на этот раз лежал спокойно, словно оказывал уважение женщине, погибшей в неравной борьбе с жизнью.
Когда они подошли к самым могилам, налетел легкий ветерок, но листья на деревьях не зашуршали — саранча пожрала все.
— «Из праха взят и в прах обратишься...» — словно во сне долетали до Энтони печальные слова одетого в черное священника и глухой шопот присутствующих; сквозь какой-то туман видел он лица тех немногих, кто стоял рядом, когда гроб опускали в могилу, — отца, Стива, мистера Гундта, Боба Шорта, его матери и профессионалов-плакальщиков.
Никогда он ее больше не увидит... Не нашлось для нее места на земле. В Уиннертоне его уже никогда не будут ждать ее письма... «Энтони, сыночек мой, дорогой мой мальчик, я связала тебе свитер... Я так хочу снова увидеть тебя, мой любимый мальчик...»
Если бы он знал, что она умирает! Если бы не стыдился ее так и приехал домой на каникулы, вместо того чтобы проводить время с чужими людьми!
Отцу не удалось похоронить ее на европейском кладбище. Но разве это так важно? Имеет ли какое-нибудь значение то, что ее положили рядом с цветными, — она ведь к ним и принадлежала. Не все ли равно, от чего она умерла — от воспаления легких, как ему сказали, или от чего-то другого?
Ее больше нет. Все кончено. И теперь комья земли с глухим стуком падают на деревянный гроб...
Она ушла в вечность, умерла.
Бриз перешел в ветер, а ветер поднял бурю пыли, со свистом бросая песчинки людям в глаза.
XXV
После смерти матери Энтони и Стив не сразу вернулись в школу. Отец, который быстро, на их глазах, поседел, не в состоянии был выносить одиночества по вечерам и около недели держал сыновей дома. Он так привык полагаться во всем на жену! Ведь только благодаря ей он все эти годы не пил водку.
Теперь, тяжело страдая, он нуждался в присутствии детей, особенно в присутствии Энтони.
Но даже и они ничем не могли ему помочь.
Как-то ночью, на пятые сутки после похорон, Энтони лежал в постели и не спал. Было начало двенадцатого, когда снаружи послышались шаги — тяжелые, медленные, неровные. Затем кто-то споткнулся и упал. Энтони вскочил и выбежал на веранду. На цементном полу, распластав над головой руки, лежал Джордж.
Стив проснулся и прибежал на шум; вдвоем они подняли отца. Когда Джордж повернул голову, они уловили винный запах у него изо рта.
С трудом удалось им уложить отца в постель. Стив побежал за доктором, а Энтони стал вытирать тонкую струйку крови, которая текла из раны на лбу. И вдруг, словно сквозь туман, до него донесся голос отца:
— Большая ошибка. Нельзя мне было иметь детей, — бессвязно бормотал он.— Лучше бы Стив вовсе не родился!.. — Джордж икнул, он был очень пьян. — Нет, ты должен признать: Стив — цветной выродок. Вот почему Мэри пыталась отделаться от следующего. — Он попробовал подняться. — Мэри, Мэри, вернись! Я болен, Мэри... — продолжал он звать жену.
1758 год, в разгаре Семилетняя война. Россия выдвинула свои войска против прусского короля Фридриха II.Трагические обстоятельства вынуждают Артемия, приемного сына князя Проскурова, поступить на военную службу в пехотный полк. Солдаты считают молодого сержанта отчаянным храбрецом и вовсе не подозревают, что сыном князя движет одна мечта – погибнуть на поле брани.Таинственный граф Сен-Жермен, легко курсирующий от двора ко двору по всей Европе и входящий в круг близких людей принцессы Ангальт-Цербстской, берет Артемия под свое покровительство.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.