Да не убоюсь я зла - [10]

Помогая больному напиться, Ян вдруг заметил, что тот глотает с трудом, и устыдился своего раздражения на его молчание. Глотку ему, что ли повредили?

— Ты говорить не можешь?

Парень только отвернул физиономию, уткнувшись в борт телеги.

Ругаясь, Лют подгонял худую клячу, позаимствованную с хутора. Лошадка была нервная, чуяла в нем подвох (оборотень знал о таком своем свойстве и лошадей всегда подбирал тщательно и осторожно, лишний раз обходясь без них). Когда они в первые остановились в поле на ночлег, — а Ян теперь старался избегать людей, — и он обернулся волком, лошадка, всхрапнула и резво прянула в сторону. Волк фыркнул на нее: животина, она не человек, ничего не знает, ни в чем не виновата, и объяснить не получится, а потом устроился рядом с юношей, согревая его своим телом.

Опасения, что парень испугается и опять что-нибудь выкинет, не оправдались. Ян спал чутко, по-звериному, но утром обнаружил, что тот свернулся под боком, запустив руки в густой мех. Норов норовом, а нужда заставит — забудешь и про спесь, и про страх. Ян даже почувствовал к этому странному мальчишке благодарность — заботясь о ком-то беспомощном, он вдруг ощутил себя… чище, что ли. Как в раннем детстве после молитвы.

«Знать, еще не совсем пропащая твоя душа, оборотень!» — усмехался Лют себе. …Всадники вылетели откуда-то с проселка, и окружили телегу в момент. Пятеро.

Разодетые, как на бал и увешанные оружием с ног до головы. Лошади — как на подбор — мечта цыгана! А вот лица их Люту сразу не понравились: несмотря на разный возраст, черты, у всех они казались одинаково блеклыми, пустыми, как будто чья-то рука стерла с них все краски. Только в глазах билось жадное пламя.

— Стой! Кто такой? Куда едешь?

Связываться с ними Люту ой как не хотелось! Авось пронесет… Он забито втянул голову в плечи, кивнул на свернувшегося на сене парнишку в рясе.

— Да вот, везу больного в монастырь к бенедектинцам.

И злорадно увидел, как при упоминании болезни, всадники сдали немного назад. «Брезгливые…» — Откуда едешь? Места эти знаешь? — так же отрывисто бросал тот, кто видно был за главного, тыча в сторону Яна кнутовищем и придерживая беснующегося жеребца.

— Как не знать! Вырос тут…

Подробности Янова детства их не заинтересовали.

— Здесь деревенька должна быть. Радковичи. Далеко она? В какую сторону? — выговор у него явно был нездешний, только какой Лют понять не мог.

Он повертел головой, добросовестно припоминая, где оно такое может быть и как туда добраться… и внезапно увидел, что его подопечный лже-монашек едва не с головой стек под кожух, только капюшон и торчал, а тонкие пальцы стискивали его с такой силой, что побелели костяшки. И не расцепились, даже когда всадники давно скрылись из виду в указанном Яном направлении.

Лют натянул вожжи, подсел к нему и сдвинул капюшон… Только белые глаза и жили на застывшем лице… И полыхало в них бешенным смерчем такое же неистовое пламя…

А еще страх. Не просто испуг, а именно страх…

— Та-а-к, — протянул Ян, — уж не по твою ли душу честная компания направилась?

Ответ был написан у парня на лице, страх стал еще очевиднее, — его просто затрясло.

— Может, соизволишь ответить-то? Я за тебя свою шкуру подставлял.

Мальчишка упорно молчал. Амиантовые глаза уперлись в желто-зеленые.

Ян усмехнулся:

— Ладно, молчун! Ты не красна девица, что б я с тобой в гляделки играл, — и натянул капюшон ему на нос, — Не выдам!

Ответом стал судорожный вздох, разжавшиеся наконец пальцы мелко дрожали.

Все странное Ян не любил: обычно оно заканчивалось плохо. А в этой истории странного было через чур многовато! За чем молодому господинчику таскаться по дорогам, гнуть спину? Кто его может искать и за чем? Возможных ответов было слишком много, — а значит, не было совсем. Но даже если речь шла о том, что бы всего лишь вернуть блудного юнца в лоно семьи, вспомнив лица этих «сыщиков» Лют рассудил, что он им павшую клячу добить не доверил бы, а не то что судьбу человека. Да и парень боялся их до нервного припадка: он и на разбойничков-то спокойнее реагировал. Да… Похоже, влез ты, волк, в самую трясину, причем по маковку, так что вертеться уже поздно, остается только вперед переть и лапами грести.

Вряд ли они сопоставят возницу и больного монаха с искомым беглецом, но на всякий случай Ян свернул в сторону, забирая крюк. И тут пришла ему в голову шальная мысль — а не завернуть ли ему к знакомой ведьме, проведать? Почему-то он был уверен, что Марта их примет. Если и не примет — пересидят где-нибудь, пока эти господа рыскают по округе. Да и город ближе монастыря, а за это время мальчишка совсем выправится, зато преследователи убедятся, что его прибрала к рукам инквизиция. Сам же он твердо решил сдать своего невольного подопечного отцу Бенедикту, — если и был человек способный беспристрастно во всем этом разобраться, то только он. И парень будет там в безопасности, добраться до него в монастыре под пристальным оком настоятеля не так-то легко, а у аббата больше возможности что-нибудь выяснить об упорном молчуне.

Лют влился в поток перед воротами, отметив, что по времени они добрались удачно: народу много, на еще одного крестьянина внимания не обратят, а на монаха и подавно. Заплатил пошлину за обоих, позубоскалил немного и в прехорошем настроении въехал таки в город.