Да будет воля моя - [43]

— Ты можешь помыть руки у меня.

«Или забросить всю свою одежду в стиральную машину и голым ждать в спальне, пока она высохнет». Она спрашивает себя, как можно остаться таким худым, если приходится постоянно питаться фастфудом. Занимается ли он еще спортом? Даже под толстой курткой его тело скромно говорит: да.

— Я живу совсем рядом.

Якоб соглашается. Прежде чем уйти, он вынимает старый пфенниг из кармана куртки и кладет его на стойку.

— Зачем ты это делаешь? — удивленно спрашивает она.

— Это ведь приносит счастье, нет?

— Удача — это когда находишь пфенниг, а не когда прячешь.

— Кто это сказал? — В его улыбке есть что-то вызывающее, такое, что, несмотря на тривиальную тему или именно благодаря ей, почему-то больно задевает ее. — Кто-то обрадуется, когда его найдет.

— Мило, — говорит она и думает, что редко кто пытался более дешевым способом убедить ее.

Пфенниг! Хотя почему человек с такой улыбкой должен выкладывать больше, чем жалкий пфенниг? Ее нравится его экономичный способ мышления. И, в конце концов, успех дает ему такое право, поэтому в ее животе становится теплее.

Когда она открывает дверь своей квартиры и впускает Якоба, от соседей раздаются звуки «Daily Soap».

— Якоб, это — Один. Один — Якоб.

Для Одина этой короткой рекомендации оказывается вполне достаточно. Обычно он крайне недоверчив и не сразу подходит к незнакомцам, но сейчас кот трется боками о ноги Якоба, а головой — о его колени и даже позволяет погладить себя.

— Ты что, купаешься в кошачьей мяте? — удивленно восклицает Дерия. — До сих пор он при появлении чужих прятался под кухонную скамейку.

— Это, наверное, значит, что он меня уже знает. Что ты ему рассказывала обо мне?

— Очевидно, только хорошее, судя по тому, как он тебя встретил.

Якоб спасается от воинственных ласк влюбленного кота: недолго думая, берет его на руки.

— Красивая квартира, — замечает он, пока она развешивает куртки на стулья. — В ней чувствуется твой почерк.

— Она ведь принадлежит только нам двоим, Одину и мне. Здесь никто не давал мне советов… — Впервые в ее жизни. — Хочешь чаю? Кофе?

Якоб хочет только в ванную. Когда он возвращается, начинает разглядывать книжные полки в ее гостиной.

— Мои книги, — говорит она, — единственное, что я забрала, когда ушла от Роберта. Я не хотела оставлять ему ни одной. Все остальное пришлось покупать.

— Только не книги, — очень тихо говорит Якоб.

— Нет. Кота я взяла, когда уже жила здесь. В приюте для животных он бы долго не выдержал. Он ненавидит других кошек. Для него они слишком сложные. Но, честно говоря, большинство людей тоже вызывают у него ненависть.

— Он такой же, как ты. — Якоб говорит это даже без намека на юмор. — Он научился тому, что лучше не подпускать к себе любого человека. Ты узнáешь образец, по которому он избирает свои контакты?

Дерия не видит этого образца ни в себе, ни в своем коте. Еще меньше она понимает Якоба, но у нее нет ощущения, что она должна заниматься этими поисками. Чем ближе он становится, тем меньше она понимает причины, стоящие за этим сближением. А теперь, когда он стоит прямо перед ней и двумя пальцами гладит ей руку — медленно, от плеча вниз к локтю, Дерия с удивлением замечает, что она совершенно против такого не возражает. Она не задает вопросов ни ему, ни себе самой.

— Мне так тебя не хватало, — говорит он хриплым голосом.

— А где же ты был?

Так долго. Так много лет. Так много одиночества.

— Разве это важно? Я вернулся. К тебе.

Значит, к ней, как он сказал. Из-за нее? Эта мысль заставляет ее задрожать. Что-то разбивается. Нет, заживает. У Дерии бегут мурашки по коже — ведь если что-то мертвое восстает и снова просыпается к жизни, тогда, наверное, это прекрасное и запретное чувство и вряд ли из этого получится нечто хорошее.

Якоб молча дает ее беспокойству окаменеть и сам делает последний шаг, преодолевая разделяющее их расстояние. Его нос касается ее носа, и все происходит, как когда-то. Она поднимает голову, чтобы он дотянулся губами до ее губ. Поцелуй прекрасен, а больше — ничего.

— Мне тебя так не хватало, — стонет он, не прекращая поцелуя.

Его руки гладят тело под блузкой, ее кожу. Они напоминают ей, как давно у нее не было секса, кроме как с самой собой, и как давно она уже об этом мечтает. Так давно, что уже перестала даже думать об этом. Сейчас подавляемое желание с силой вырывается на свободу. Она засовывает руку под его пуловер, но долго там не задерживается и забирается к нему в джинсы так далеко, как только может.

— Твой член тоже скучал по мне.

Он тихо смеется:

— Он тоже, да.

Она, не отрываясь от него, пятится в спальню, целует Якоба и тянет его за собой. Она спотыкается обо что-то, лежащее на полу, отбрасывает это в сторону ногой, и одновременно с нее слетает один сапог. Когда им нужно пройти мимо окна, она отрывается от Якоба.

— Подожди минуточку. Дай мне опустить жалюзи. Не хочу показывать соседям шоу… — она смеется, потому что одна мысль об этом кажется ей абсолютно неромантичной. То, что она вообще вынуждена думать о мире за пределами квартиры, ее поражает, но в ней сейчас накопилось столько желания уложить этого мужчину в постель и чтобы он уложил ее во что бы то ни стало.