Да будем мы прощены - [6]
Был момент, когда я чуть не рассказал Клер про День благодарения. Я даже попытался ей рассказать как-то ночью после секса, когда мы были особенно близки. Стоило мне начать, Клер села, выпрямилась и плотно завернулась в простыню. Я сдал назад, не стал говорить, как все было. Поцелуй я опустил, только что-то сказал насчет того, как Джейн прошла мимо впритирку.
– Ты стоял у нее на пути, она пыталась пройти мимо и тебя не потревожить, – сказала Клер.
Я не стал упоминать, что почувствовал, как головка члена трется о бедра моей невестки и как сжимаются у Джейн ляжки.
– Только ты мог подумать, что она с тобой заигрывает! – с отвращением произнесла Клер.
– Только я, – повторил я. – Только я.
Джейн притягивает меня к себе, бедра у нее узкие. Моя рука лезет ей в трусы. Новые джунгли. Джейн вздыхает. Ощущение от нее, от интимной мягкости, невероятно. И я думаю, это же не на самом деле?
Она припадает ко мне ртом, рукой тянется за каким-то кремом, он сначала холодный, потом теплый. Она меня гладит, глядя мне в глаза. И снова припадает ко мне ртом, и невозможно сказать «нет». Она стягивает с меня пижаму, быстро оказывается на мне, скачет верхом. Я взрываюсь.
Весь в ее аромате, но слишком на взводе, чтобы идти в душ или спать в их кровати, я жду, пока она заснет, и только тогда спускаюсь вниз, в кухню, и моюсь жидкостью для посуды. Я в кухне у моего брата в три часа ночи отмываю член у него в мойке, вытираюсь полотенцем с надписью «Дом, милый дом». Утром это происходит опять, когда она обнаруживает меня на диване, и еще раз днем, после поездки к Джорджу.
– Что у тебя с рукой? – спрашивает Джордж, заметив повязки. Он снова в своей палате, о предыдущем вечере ничего не помнит.
Джейн начинает плакать.
– Ужасно выглядишь, – говорит он. – Отдохнула бы, что ли.
– Ей нелегко пришлось, – говорю я.
В этот вечер мы открываем бутылку вина и снова делаем это – медленно и осознанно.
Его выпускают из больницы, или, что вероятнее, он просто сам решает уйти. Необъяснимо, но ему удается уйти незамеченным посреди ночи. Джордж приезжает домой на такси, расплатившись деньгами, которые он нашел на дне кармана. Ключи найти не удалось, поэтому звонит в звонок, и собака отвечает лаем.
Может, это я и слышал – как собака лаяла.
А может, он не звонил, а собака не лаяла. Может быть, Джордж взял запасной ключ из-под фальшивого камня в саду у двери и, как взломщик, молча вошел в собственный дом.
Может быть, он взошел по лестнице, думая, что залезет сейчас в свою постель, но его место было занято. Не знаю, как долго он стоял. Не знаю, долго ли Джордж ждал перед тем, как взять лампу с тумбочки со стороны Джейн и врезать ей по голове.
Вот тогда я и проснулся.
Она кричит. Одного удара оказывается мало. Она пытается встать, а лампа даже не разбилась. Джордж смотрит на меня, снова хватает лампу и бьет с размаха. Фаянсовая ваза – основание – разлетается вдребезги о голову Джейн. Меня в кровати в этот момент уже нет. Джордж отбрасывает в сторону оставшийся в руке осколок – по пальцам стекает кровь, – берет телефон и бросает его мне.
– Вызывай, – говорит он.
Я стою с ним лицом к лицу, в его пижаме. Мы одинаковы, как отражения, у нас одни и те же жесты, одинаковые лица – фамильный подбородок, отцовский лоб, – одинаково неуживчивые характеры. Я таращусь на него, не представляя, как все дальше раскрутится. Тревожный булькающий звук напоминает мне, что надо звонить.
Я случайно роняю телефон. Наклоняюсь его поднять, и нога моего брата влетает мне в подбородок, сильно. Голову отбрасывает назад. Я падаю, а он выходит из комнаты. Из-под одежды торчит больничный халат, свисая хвостом. Слышны тяжелые шаги Джорджа вниз по лестнице. Джейн издает пугающие звуки. Я тянусь по полу, подтягиваю к себе телефон и набираю «0». Как будто в отеле, ожидая, чтобы кто-нибудь взял трубку. Прокручивается длинная запись – вроде устной статьи, что можно сделать кнопкой «0», и до меня доходит, что это будет тянуться вечно, пока не подойдет реальный человек. Я даю отбой и после нескольких неуверенных попыток набираю «911».
– Избили женщину, приезжайте быстрее, – говорю я и называю адрес.
Поднимаю себя с пола, иду и беру махровую мочалку, будто она поможет, будто кровь можно смыть. Но даже не могу найти место удара: голова превращена в месиво – волосы, кровь, кости, фаянс. Стою с этой мочалкой и жду.
Жду вечность. Сначала появляется пожарная машина – дом трясется, когда она останавливается. Я оставляю Джейн и подхожу к окну. Они идут по траве в полном пожарном снаряжении, в шлемах и накидках, не замечая предрассветных брызг оросительной системы.
Не знаю, открывает им дверь Джордж или они заходят сами.
– Наверху! – кричу я.
Они быстро оказываются рядом с ней. Один стоит чуть поодаль, говорит в свою рацию, будто диктор вещает:
– Женщина средних лет, открытая рана головы, ткани наружу. Длинную доску-носилки, кислород, аптечку. Запросите помощь санитаров и полиции. Кто эта женщина? – спрашивает диктор.
– Джейн. Жена моего брата.
– У вас есть ее водительские права или иное удостоверение?
– У нее в сумочке внизу.
– Существенная медицинская информация? Аллергии, хронические заболевания?
УДК 821.161.1-1 ББК 84(2 Рос=Рус)6-44 М23 В оформлении обложки использована картина Давида Штейнберга Манович, Лера Первый и другие рассказы. — М., Русский Гулливер; Центр Современной Литературы, 2015. — 148 с. ISBN 978-5-91627-154-6 Проза Леры Манович как хороший утренний кофе. Она погружает в задумчивую бодрость и делает тебя соучастником тончайших переживаний героев, переданных немногими точными словами, я бы даже сказал — точными обиняками. Искусство нынче редкое, в котором чувствуются отголоски когда-то хорошо усвоенного Хэмингуэя, а то и Чехова.
Поздно вечером на безлюдной улице машина насмерть сбивает человека. Водитель скрывается под проливным дождем. Маргарита Сарторис узнает об этом из газет. Это напоминает ей об истории, которая произошла с ней в прошлом и которая круто изменила ее монотонную провинциальную жизнь.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.
«Арктическое лето» – так озаглавил свой последний роман классик английской литературы XX века Эдвард Морган Форстер. В советское время на произведения Форстера был наложен негласный запрет, и лишь в последние годы российские читатели получили возможность в полной мере оценить незаурядный талант писателя. Два самых известных его романа – «Комната с видом на Арно» и «Говардс-Энд» – принесли ему всемирную славу и входят в авторитетные списки лучших романов столетия.Дэймон Гэлгут, сумевший глубоко проникнуться творчеством Форстера и разгадать его сложный внутренний мир, написал свое «Арктическое лето», взяв за основу один из самых интересных эпизодов биографии Форстера, связанный с жизнью на Востоке, итогом которого стал главный роман писателя «Путешествие в Индию».
Проза Лидии Дэвис совершенно не укладывается в привычные рамки и кому-то может показаться причудливой или экстравагантной. Порой ее рассказы лишены сюжета, а иногда и вовсе представляют собой литературные миниатюры, состоящие лишь из нескольких фраз. Однако как бы эксцентрична ни была форма, которую Дэвис выбирает для своих произведений, и какими бы странными ни выглядели ее персонажи, проза эта необычайно талантлива и психологически достоверна, а в персонажах, при всей их нетривиальности, мы в глубине души угадываем себя.