Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями - [35]
Нойз, начавший свой рассказ с полнейшим бесстрастием, теперь весь напрягся и вспотел. Руки, мертвой хваткой сжимавшие метлу, побелели. И хотя по ходу его рассказа ему полагалось утихомириться, чтобы продемонстрировать, каким тихим и мирным стал тот человек, работавший с ним в прачечной, ничего у него не выходило. Он все быстрей, с какими-то непристойными ужимками, крутил метлу и до того распалился, что слова застревали у него в горле.
— Точка, точка, — твердил он.
Больше всего его раздражала сейчас метла. Он пытался переломить ее о колено и скалился на Чарли — владельца этой метлы.
— Ишь ты, сука! Не ломается. Не ломается, надо же!
— А ты, ублюдок, везет же тебе, — обернулся он к Элиоту, все еще пытаясь сломать метлу. — Ты свое получил! — И он осыпал Элиота отборной руганью.
Потом отшвырнул метлу.
— Вот едрена мать! Не переломишь! — закричал он и пулей вылетел из комнаты.
И На Элиота эта сцена не произвела ни малейшего впечатления. Он только невозмутимо осведомился у Чарли, что этот человек имеет против метлы. И еще сказал, что, пожалуй, ему пора на автобус.
— А как… как ты чувствуешь себя, Элиот?
— Превосходно.
— В самом деле?
— В жизни не чувствовал себя лучше. Я сейчас будто… будто…
— Что будто?
— Будто в моей жизни вот-вот начнется какой-то новый, чудесный этап.
— Наверно, это приятно.
— Очень, очень.
В таком же приятном настроении Элиот, не торопясь, пошел к кофейне. На улице царило необычное безлюдье, словно ожидался артиллерийский обстрел, но Элиот этого не замечал. Город был уверен, что он уезжает навсегда. Подопечные Элиота так отчетливо слышали тот щелчок, будто прогремел пушечный залп. В глубине своих ущербных душ они вынашивали дерзкие планы достойных проводов — им грезился парад пожарных, демонстрация граждан с подобающими случаю лозунгами, струи воды из пожарных шлангов, взметнувшиеся в виде триумфальной арки. Но все планы лопнули. Некому было все это устроить, некому возглавить. Из-за предстоящей разлуки с Элиотом большинство чувствовало себя начисто выпотрошенными — они не находили в себе ни сил, ни решимости постоять пусть даже в задних рядах толпы, взмахнуть рукой на прощанье. Все знали, по какой улице Элиот пойдет, и поспешили с нее убраться.
Сойдя с тротуара, залитого ослепительным послеполуденным солнцем, Элиот вступил в прохладную тень Парфенона и медленно зашагал вдоль канала. Удалившийся от дел мастер по изготовлению пил, старик одних лет с сенатором, ловил рыбу бамбуковой удочкой. Он сидел на складном стуле. Прямо на земле у его ног, обутых в высокие сапоги, стоял транзистор. Из транзистора лилась песня «Старая река». «Черным одна работа, — пело радио, — белым одна игра».
Старик не был ни пьяницей, ни извращенцем — ничего дурного за ним не замечалось. Просто он был стар, вдов, весь изъеден раком, сын его служил в стратегической авиации и вестей о себе не подавал. Старик как старик, без особых примет. От спиртного у него расстраивался желудок. Фонд Розуотера выдал ему пособие на морфин, прописанный врачом.
Элиот поздоровался с ним и обнаружил, что не может вспомнить ни его имени, ни его бед. Он глубоко вздохнул. День был слишком хорош для печальных мыслей.
Когда Элиот вышел из тени Парфенона, его ослепил яростный солнечный свет. У него мгновенно заболели глаза, и пара бездельников на ступеньках суда показалась ему двумя черными головешками, окруженными клубами пара. Он услышал, как внизу, в салоне «Красота», Белла распекает какую-то даму за то, что та плохо следит за ногтями.
Элиоту уже давно никто не попадался навстречу, хотя несколько раз он замечал, что за ним следят из окон. Он не мог разглядеть — кто, но на всякий случай подмигивал и приветственно махал рукой. Дойдя до школы имени Ноя Розуотера, наглухо запертой на лето, Элиот постоял перед флагштоком и немного погрустил. Его заворожил унылый звук, который издавал полый металлический шест, когда его легонько касалась железка на веревке для подъема и спуска флага.
Элиоту хотелось с кем-нибудь поговорить об этом звуке, хотелось, чтобы кто-нибудь еще его услышал. Но рядом никого не было, только увязавшаяся за ним собака, вот он и заговорил с собакой.
— Слышишь, какой это чисто американский звук? Занятия кончились, флаг спущен. Какой грустный американский звук! Иногда его слышишь, когда садится солнце, поднимается вечерний ветерок и повсюду в мире садятся ужинать.
