d’Рим - [8]
– Нет.
– Что ты делаешь завтра?
– Кофе. А что?
– Я хочу наброситься на тебя голодным. А я пока сытый. Погуляем еще?
– Погуляем, если скажешь, о чем он пишет.
– О вечном.
– То есть?
– О своем, – заставил он улыбнуться подругу.
– Стоит как абзац.
– Ничего, помирятся завтра, начнут все с красной строки. Извини, – черный рукав достал из кармана телефон и прижал к уху: – Да, привет. Да так, гуляю кое с кем. Нет, ты ее не знаешь. Как у тебя? Снегопад? Это хорошо. Надеюсь, рейс не задержат. В любом случае посадка будет мягкой, – засмеялся. – Позвони мне сразу же по прилету. Почему ты погрустнела? – черный плащ догнал и приобнял белый, который чуть оторвался.
– Значит, я для тебя кое-кто?
– Я знал, что ты поведешься. Одну и ту же музыку все слышат по-разному: одни грустят и плачут от тоски, другие сексом занимаются и плачут от удовольствия. Коллега по работе.
– Знаешь, какая главная задача мужчины? Не быть женщиной, как бы ни хотелось.
– То есть?
– Всегда говорить правду.
Родина
«Жить стало лучше, но грустнее. Прогресс не приносит счастья. В своем чемодане он принес новые скорости, новые возможности, новые носители, новые объемы. На счастье там просто не осталось места. Сидим постоянно на чемоданах», – Анне снова дико захотелось в Рим.
Первый снег, как белая дверь, за которой мерещатся чудеса, пока не войдешь и не обнаружишь обычный холодильник, где среди замороженного ни мяса ни рыбы замороженная курочка процокает на шпильках.
Море мыслей постоянно сбивает с ног и одна самая сильная постоянно отбрасывает обратно. Плавай, пока не почувствуешь почву под ногами, берег, пока не разберешься.
Первой осечкой был лысый, бородатый мужичок. Она не знала, как его зовут, он шел под номером 1917. Начал говорить лишнее. Он так вошел в роль, что сам начал верить в то, что говорит, стал ролью партии. И партия его тенорка в этой опере стала единственной и непоколебимой. Анна до сих пор не понимает, как такое могло случиться – возможно, погода, но скорее всего, это – въедливый картавый голос, что двигал массами, как ветер облаками в небе, а потом и целыми фронтами. Но вместо обещанной манны небесной пошел августовский дождь, и, возможно, он заставил ее руку дрогнуть. С тех самых пор дождь для Анны был дурным знаком. Потом состоялся разбор полетов, точнее полета той злосчастной ядовитой пули, застрявшей в руке водящих на семьдесят лет. Она будто передавалась из поколения в поколение, как талисман, от главы к главе, пока яд не перестал действовать. Отрава распространилась на всю страну. Через время в пространство.
Памятуя о других блестяще выполненных заданиях, среди которых было убийство какого-то государственного деятеля в Сараево, от работы ее отстранять не стали… Жалко было женщину, по-видимому жену, она была молодая, будто хотела прикрыть мужа, и пуля попала ей в живот. Вторая пронзила шею ее мужа. Из раны брызнула струйка крови, которая вскоре залила всю Европу. Так с одного движения пальца началась Первая война миров.
Промахи – это то, что не дает спать спокойно. Ни ей, ни её шефу. Он все время ставил в пример ей того, первого, с которым она не смогла разобраться, а только ранила. Шеф, как завзятый психолог, внушал ей, что дело было вовсе не в августе, не в дожде, не в плохой видимости, не хватило опыта, слишком близко подошла, попала в его пространство, под его очарование, как и тысячи других, которые в этот момент, будто в летаргическом сне, творили сами не понимая что. «Либо у тебя там кто-то есть. Больше причин я не вижу. Скажи мне, что это не так». Я сказала ему то, что он хотел слышать: «Нет у меня там никого».
Шеф как в воду глядел, как глядела в воду Петропавловка. Но начни я рассказывать, начались бы лишние вопросы, трудные ответы, интимные сцены. Я оставила их в душе, но вырезала из личного дела.
Имя ему Питер. Он представился контр-адмиралом, но я не имела ничего и против мичмана, лишь бы чувства. Если бы не голод, если бы не влюбленность, я бы никогда так на нем не зациклилась, не относилась бы к нему с таким вниманием и заботой. Еще бы – общаясь с ним, я общалась с целым замечательным миром. Не человек, а город, не мужчина, а Вселенная.
Пальцем в небо попала Петропавловка. Пропадая надолго, он бросал ее в темницы Петропавловки, зато возвращаясь, они пускались в такое сладкое безобразие, когда ее молодое еще, похотливое, смазанное страстью тело елозило по шпилю от самого дна к самому небу, туда-сюда, туда-сюда, в ожидании выстрела полночной пушки, после которого, тут же, она убитая срывалась с колоннады Исаакия и разбивалась по нескольку раз за ночь. То и дело собирая себя по осколкам и поднимая по длинной крученой лестнице на вершину блаженства, вновь падала вниз, очарованная, бездыханная.
Насаживалась похотью на его адмиралтейский шпиль (впрочем, не всегда он был таковым, часто флигельком, только в ее теплом желании становился он шпилем). Она любила подолгу смотреть с моста в воду, до тех пор, пока не найдет свое отражение – «то ли нимфа, то ли нимфоманка». Город колебался тоже, пытаясь правильно ответить на этот сложный вопрос. Стены зданий расшатаны, того и гляди развалятся – как легко отражению вывести из себя! Будто глядишь утром на свое примятое сном лицо, ищешь новые морщины, чтобы докопаться до своего настроения. Испортить его в конце концов, потом быстро приводить в порядок кремом и пудрой. Корабельный гудок возвестил, что все кончено, контр-адмирал помахал мне рукой с палубы.
Если вы никогда не были в стране, где валяются поцелуи, то можно получить визу или даже вид на жительство, просто скинув маски, как это сделали герои одной венецианской истории.
В Питер стекались те, у кого с удачей была напряженка. Им казалось, что приехать сюда стоило только ради того, чтобы тебе фартило всю оставшуюся жизнь. Они еще не знали, что совсем скоро Питер проникнет в их дом, в их постель, он будет все время рядом; куда бы они ни уезжали от этого города, он будет сидеть у них под кожей, как у героев этой истории, где отношения на завтрак, обед и ужин не только со вкусом белых ночей, но и с привкусом серых будней.
Хорошо быть семейным: ты крутишь фарш, она лепит пельмени. Идиллия. Совсем другое дело одиноким: она крутит хвостом, ты лепишь горбатого, а пельмени ждут вас в ближайшем ночном магазине, если дело до них дойдет. Стоило только отвлечься, как кто-то обнес твой дом, похитил не только счастье, не только своего человека, но даже твои дела, оставив тебе только вид из окна. И чем чаще ты смотришь в него, тем чаще приходит одиночество и похищает все мысли.
«Привязанность» – я вязал этот роман несколько лет (часть книги даже выходила в свет отдельным изданием), то откладывая текст, считая его законченным, то возвращаясь к нему вновь, будто что-то забыл. Сказать. Важное. Слишком глубока тема, слишком знакома каждому из нас, слишком близка, слишком болезненна. Речь не только о привязанности одного человека к другому, к тем, кто нас любит, но еще сильнее – к тем, кто недолюбливает, к деньгам, к вещам, к гаджетам, к месту, к Родине, к привычкам, к дому, к друзьям нашим меньшим, к обществу, к болезням, к работе, к обстоятельствам, к личному, безличному и наличному.
В этой «Кулинарной книге» вы не найдете способов приготовления любимых блюд. Только рецепты отношений между мужчиной и женщиной. Насыщенные солью любви, сладостью плоти и специями души, они придают неповторимый вкус этим блюдам. Приятно удивляет их подача и сервировка. Роман придется по душе всем, кто любит вкусно почитать.
Легко ли сыграть роль любовницы на театральной сцене, если репетировать ее придется в личной жизни? И стоит ли так драматизировать, когда на кону мечта, а спектакль на каких-то пару актов? Новый роман Рината Валиуллина – своеобразная матрешка, где одна история скрывается в другой, одна тема порождает множество, задевает за живое многих – роковых или легкомысленных, многообещающих или пустых. Смешивая настолько разные ингредиенты в одном блюде: природу любви и муки творчества, испанскую корриду и закулисную возню, грусть психоанализа и радость любопытства, – автор лукаво подает его под названием «Легкомыслие».
«Вот она, жизнь. Вроде и не больно короткая, а все равно на один огляд».
Мотивирующий рассказ о чудесах, которые способна сотворить вера даже в ситуации, кажущейся неизменно-трагичной. История основана на реальных событиях.
Производственный роман из жизни африканских авантюристов. Алмазные прииски, негры с автоматами, саванна, преступления, малярия и прочая обыденность. Все герои и большая часть событий имеют реальных прототипов.
Никита Селиверстов забредает в лес и случайно натыкается на избушку на курьих ножках. Баба-яга неласково привечает незваного гостя, но соглашается помочь его горю в обмен на пустяковую услугу и отправляет молодца в мир мёртвых — в Навь.
Случайно найденная в заброшенном чуме тетрадь неожиданным образом повлияла на судьбу молодого геолога. Находясь долгие месяцы в окружении дикой природы, он вдруг стал её «слышать». Между ним и окружающим миром словно проросли первобытные нити связей, мир этот явился живым и разумным, способным входить в контакт с человеком и даже помогать или наказывать его за неразумные поступки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Купить билет, поехать в Питер, можно даже одному. Обязательно в кого-нибудь влюбишься, в крайнем случае — в город. Станешь латать черные дни белыми ночами, сводить и разводить мосты, дороги которых уткнутся разметкой в небо. Достичь высот, стать великим — вот и ему казалось, что с высоты видно все. Но все, что он увидел: город холоден, люди не меняются, недели пролетают, в воскресенье вечером все задумываются о счастье. Кто-то переваривает субботу, другие не переваривают понедельник. Вопрос счастья по-прежнему открыт, как форточка, в которую можно увидеть звезды, а можно просто курить…
Драма в трех измерениях, которая мечется в треугольнике Москва — Питер — Нью-Йорк, где Москва — прекрасная женщина, которая никогда ничего не просила, но всегда ждала. Ждала перемен и готова была меняться сама. Однако страх того, что завтра может быть хуже, чем сейчас, сковал не только общество, не только его чувства, не только их развитие, но само ощущение жизни.Перед нами — пространственная картина двух полушарий Земли с высоты полета человеческих чувств, где разум подразумевает два, знание — подсознание, зрение — подозрение, опыт — подопытных, чувство — предчувствие, необходимость — то, что не обойти.