Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - [69]

VIII

Королевство Бельгия,

Антверпен.

июль 1888 г.

Виктор с трудом разлепил глаза. Ломота во всём теле (он уснул за столом, уронив голову на окрещённые руки), как и безошибочные водяные часы мочевого пузыря, подсказывали, что спал он довольно долго. Они – и серый ранний рассвет, разливающийся над черепичными крышами Антверпена.

Он встал и заторопился, было, в уборную, и тут же вспомнил, что удобства здесь заменяет фаянсовый ночной горшок с ручкой и дурацкими голубенькими цветочками на боку. Ночная ваза, чтоб её…. Увы, скромный пансион в не самом престижном районе города мог предложить только это.

Справив кое-как нужду, он зажёг свечу (возиться с газовыми рожками не хотелось совершенно) и тут-то обнаружил, что в жилище никого, кроме него самого, нет. Судя по неразобранной постели, напарник, как ушёл с вечера, так с тех пор и не появлялся.

На часах – около шести пополуночи. Во сколько он заснул, Виктор не знал. Помнил только, что пытался убить время, просматривая принесённые Геннадием газеты – и не заметил, как провалился в забытьё. Но даже тяжёлый, без сновидений, сон был благом – нервотрёпка последних дней выпила его до донышка. Нервотрёпка – и хроническая неопределённость, судорожные прыжки с парохода на поезд, потом снова на пароход; глухой ужас, испытанный при пересечении границы Второго Рейха и Голландии. И, наконец, громадное облегчение, когда усатый немецкий капрал в шлеме-пикельхаубе и серо-голубом мундире равнодушно скользнул взглядом по их с Геннадием паспортам и протянул владельцам: «битте!»

Строго говоря, для волнений не было особых оснований. Неприятности, упорно преследовавшие беглецов с самого Петербурга, словно отступили от них на лесистом финском островке Хирвенсало. Несмотря на разгоравшееся за спиной зарево от подожжённого «Густавсберга», по дороге их никто не заметил – хотя несколько раз приходилось прятаться в кустах от возбуждённых кучек людей, торопящихся к месту происшествия. Видимо, всё население рыбацких деревушек слетелось в ту ночь на огонь, как мотыльки на свет свечи – потому что, добравшись до противоположного края острова, беглецы без труда нашли гребную лодку, пересекли неширокий пролив и к утру вышли на просёлочную дорогу, ведущую в сторону Або.

Там они провели больше недели. И снова повезло: удалось найти надёжное убежище, а потом покинуть город, не наследив и не вызвав ничьих подозрений. Геннадий приобрёл билеты на пароход шведской судоходной компании, совершающей регулярные рейсы между Финляндией и немецким Гамбургом. Оттуда по железной дороге через Бремен добрались до Роттердама, где сменили железнодорожный вагон третьего класса (на что-то приличнее денег уже не оставалось) на местный «чартер» – плоскодонную, парусную посудину, смахивающую на калошу, оснащённую единственной мачтой и нелепыми подъёмными дощатыми килями по обоим бортам.

Посудина именовалась «кофтьялк» – она и доставила беглецов в Антверпен, потратив на короткий переход бесконечные двое суток. На настойчивые расспросы Виктора, за каким, собственно, рожном, им понадобилось изводить себя этим далеко не романтическим плаванием, и вообще, что они забыли в Антверпене, Геннадий ответил, что плаванье на каботажном корыте – самый безопасный вариант, поскольку паспортов у пассажиров кофтьялка никто не спрашивает. Что же до Антверпена – то у него в этом городе есть кое-какие знакомые, способные помочь с деньгами и документами. Какие именно – Геннадий не уточнил, да Виктор не особо и настаивал. Перипетии поспешного бегства из России истощили запасы его душевных и физических сил – и когда они вошли в съёмную квартирку на третьем этаже дешёвого пансиона, он мечтал об одном: повалиться на узкую, укрытую жёстким матрацем постель и спать, спать, спать…

Геннадий, каждый вечер куда-то пропадал, не забывая запереть Виктора на ключ. Возвращался за полночь, усталый, раздражённый, и, наскоро перекусив, валился на кровать. Виктор же наслаждался вынужденным бездельем: он почти двое суток не вставал с постели, а встав – отдавал должное местному «олл инклюзив» в виде куска сыра, хлеба, луковицы и большой кружки с кофе. Это блаженство продолжалось без малого неделю: он спал, ел, пытался читать свои записи – и ни разу не вышел на воздух, на узкую, зажатую между домами и набережной Шельды улочку под окнами их временного пристанища.

Звякнул дверной звонок, хлопнула входная дверь, заскрипели под знакомыми шагами ступени узкой лестницы. Геннадий вошёл в гостиную, и Виктор сразу обратил внимание, что сегодня его спутник не такой, как обычно: возбуждённо потирает руки, довольно улыбается. И, главное – ни капли раздражения! Он скинул плащ, поставил на стол небольшую корзинку (в таких местные заведения общепита отпускали еду на вынос) добавил к ней большую бутыль с пивом, и сделал приглашающий жест.

– Вижу, ты уже проснулся? Вот и хорошо: сейчас в темпе перекусим, и валим отсюда. На всё про всё у нас не больше двух часов – если не хотим получить на свои задницы ворох проблем, к обеду нас должен и след простыть в этом городе!

– Опять куда-то едем? – осведомился Виктор, накладывая в тарелку большую порцию мясного рагу с овощами. Пахло оно одуряюще. – А на какие шиши, позволь спросить?