Д'Артаньян в Бастилии - [3]

Затрудненное дыхание короля и горячечный румянец на его щеках опечалили Анну Австрийскую и смягчили сердце Марии Медичи. Больной, искренне полагая, что его последний час наступил, покаялся жене и матери в своих прегрешениях против них. Кардинала его величество назвал своим демоном-искусителем и клятвенно обещал дать ему отставку.

Ничего более приятного для обеих женщин умирающий король сделать не мог.

Фрейлина королевы мадам Фаржи была отправлена к герцогу Орлеанскому, чтобы уведомить его о скором восшествии на престол.

Таким образом, замыслы и надежды королевы-матери вот-вот могли стать реальностью. Предвкушая победу над ненавистным кардиналом и стараясь придать лицу приличествующее случаю скорбное выражение, Мария Медичи прибыла на встречу заговорщиков.

* * *

— Итак, господа!

— Итак, ваше величество?!

— Король, мой сын, готовится предстать перед лицом Творца. Благодарение Богу, Он смягчил его душу.

— Мы просим принять наши соболезнования, ваше величество. Мы разделяем вашу скорбь и уповаем на Господа.

Его милость вернет силы королю, — сказал за всех маршал Бассомпьер, сопровождая свои слова почтительным поклоном.

Королева-мать кивнула ему. Затем она опустилась в кресло и задумалась. Все хранили почтительное молчание. Бассомпьер, Монморанси, дю Трамбле, де Гиз — первые вельможи Франции. Они думали о том же, что и королева-мать: не об умирающем монархе, а о министре, красная сутана которого больше походила на королевскую мантию, даже в ту пору, когда Людовик XIII был полон сил.

Вдовствующая королева не слишком горевала о сыне, который выслал ее в замок Блуа, откуда в один прекрасный день она убежала через окно.

— Я читаю в ваших глазах, господа, — проговорила она наконец.

В этих глазах был один и тот же немой вопрос: «Неужели он останется?!»

Там же Мария Медичи без труда прочла и ответ.

— Благо государства требует неотложного обсуждения вопроса о дальнейшем пребывании кардинала на посту всесильного министра. Только что король лично пообещал мне отставку Ришелье.

Генрих Монморанси переглянулся с Бассомпьером.

— Ваше величество, все мы глубоко преданы королю, однако…

— Договаривайте, герцог, прошу вас!

— Я имею в виду то роковое влияние, которое кардинал…

— Смелее, герцог, я не узнаю человека, взявшего штурмом Прива.

— …которое кардинал оказывает на государя Франции.

Все мы молим Господа о скорейшем выздоровлении его величества, но если это произойдет…

— Король может снова изменить свое решение под влиянием кардинала — вы это хотели сказать, не правда ли?

Монморанси ответил поклоном.

— Вот что я отвечу на это. Состояние моего старшего сына таково, что в самом недалеком будущем Франция получит нового короля. И этот монарх не будет дорожить своим министром — об этом уж я позабочусь, — с усмешкой продолжала вдовствующая королева. — Однако вопрос о судьбе Ришелье необходимо решить безотлагательно. Прошу вас высказаться, господа! Итак, как мы поступим с кардиналом?

Карты были открыты. Слово сказано. В зале сразу сделалось шумно. Говорили все разом, спорили, горячились.

Вспоминали о жертвах кардинала, приходя во все большее возбуждение. А та, чьими стараниями Ришелье менее пяти лет назад получил кардинальскую шапку, теперь, желая его гибели, со злой улыбкой на устах наблюдала за людьми, которым она только что обещала свое покровительство в деле расправы над ненавистным министром. Воистину от любви до ненависти один шаг…

* * *

— Итак, господа? — Королева-мать снова обвела взглядом собравшихся. Что заслуживает тиран?!

— Думаю, его следует сослать в Рим. Пусть Папа Урбан Восьмой пристроит его в своей канцелярии, — предложил де Гиз.

От Марии Медичи не укрылось, что де Гиз, произнося эти слова, бросил быстрый взгляд на Леклера дю Трамбле, молча стоявшего в углу.

— Нет, — возразил Бассомпьер, тот самый блестящий Бассомпьер, служивший его высокопреосвященству «кошкой, лапами которой обезьяна выгребала из печки горячие каштаны». Предоставляя славному маршалу ратные труды и победы, Ришелье оставлял себе награды и похвалы.

Итак, Бассомпьер сказал «нет».

— Заточить в Бастилию, чтобы в ней и издох!

Отсюда следует, что кардинал порядочно досадил маршалу.

— Право, вы несете вздор, господа! — вскричал Монморанси. — Вздор! Ришелье погубил Шале, Орнано, приора Ванд омского! Он отправил на эшафот Бувиля. По его приказу казнен Франциск де Росмадек, граф де Шапель! Он убийца, господа, и щадить его нечего! Я говорю — кровь за кровь: кардиналу снести голову с плеч!

— Браво, герцог! — возбужденно отвечала Мария Медичи. — Я никогда не сомневалась в вашей решимости идти до конца. И я разделяю ваше мнение.

Тут королева-мать повернулась к дю Трамбле. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

— А знаете, герцог, почему де Гиз так милосерден к кардиналу?

При этих словах королевы-матери де Гиз сделал легкое движение, собираясь что-то сказать, но Мария Медичи властным жестом остановила его.

— Не надо оправданий! Я прекрасно знаю все, что вы можете сказать, герцог де Гиз. Послушайте лучше меня.

Де Гиз ответил легким поклоном и сложил руки на груди.

Дю Трамбле, изо всех сил старался казаться спокойным.