Цыганский роман - [35]
Тут соседи… Русские… Почему-то ни при чем!.. И даже наоборот. Непонятно. Спросить бы? У кого? Дядя Гриша в этих материях не смыслит… К Телегину теперь, наверное, не подойдешь. Мордатый дядька опять прошкандыбал по авансцене… Но у такого спросишь!.. Он тебе ответит!.. Нагайкой!.. И все сразу понятно!.. И тут…
…Я перестаю следить за мордатым дядькой и слушать докладчика… Выключаюсь, будто меня вытащили отсюда. Извлекли… Так что я забываю, где находился… Передо мной стоит… Оксана Петровна!.. Собственной персоной!.. Почему-то вдруг возникла… Как фата-моргана… И наверное, тут же исчезнет, как возникла… Мираж!..
Однако мираж не прекращался… Да и не мираж это вовсе!.. Просто она стояла сзади, у бюста Шевченко, а когда докладчик вышел к трибуне, оставалась щель, в которую я и увидел свою учительницу… Что ж, нашу «немку» я тоже видел с немцами!.. Она теперь переводчица… Знает язык, так что понятно… А Оксана Петровна?.. Преподавала все предметы в младших классах… и украинский. Любила говорить «на мови». Это было немного смешно, все дома говорили по-русски. Интеллигенты в большинстве своем. И все ребята, а она и дома «на мови». Моя мама изредка, а эта всегда. И величала себя: Оксана Пэтривна. Наверное служит при управе. Есть у них общество… Добровольное… Наверное там не платят. Она в той же кофте, что всегда… Значит, спецодежды не выдавали… Не подкупали… Или — заставили?.. Уговорили?.. Пухлые губы как всегда сжаты… Она ничего не скажет… Лохматые брови нахмурены. Серьезна, торжественна…
Учительница моя! Ты же учила нас, что русские писатели и художники помогали украинцу Шевченко жить и работать. «Вызволяли» от солдатчины, от крепостничества… И Жуковский, и великий русский художник Брюллов… И Штернберг — Василий Иванович… Поди разбери, кто он по фамилии и имени-отчеству! Да и зачем?.. Но оратору это нужно, и вы, Оксана Петровна, стоите, слушаете весь этот бред о ненависти Шевченко к москалям!.. И это вы, моя учительница, мать Любки?.. Любки, которая… Тоже здесь… Мордатый вывел ее из-за кулис и поставил под бюстом Кобзаря… Вместе с матерью!.. Яблоко от яблоньки!.. Тихо, тихо!.. Не горячиться!.. Сын за отца, дочь за мать!.. Все это верно, но!..
Не могу смотреть, все плывет!.. Докладчик бормочет про то, как москали мешали развиваться Украине, а Любка стоит — как будто все это ее не касается… Белая кофточка с вышивкой мережкой… Темное лакированное пятно волос с тонкой ниточкой пробора. И глаза, устремленные вдаль. В прошлое… Наше прошлое… Или — Украины, где давно, еще до «москалив», уже была «вэлычэзна культура…». Одна «Кыевсько-Могилянська» академия чего стоит!.. Было такое у москалей?.. Да никогда!.. А великий философ Григорий Сковорода?.. Глаза у Любки такие же, как были… Как всегда… Карие… Темные… Блестящие… Дорогие…
Любка, вот она — Любка!.. Сколько раз она представала передо мной… Красивая, с чуть влажными глазами. Аккуратным кружевным воротничком вокруг загорелой шеи. И во сне она виделась мне вся устремленная куда-то… Далеко… В наше прошлое… Или — Украины, как мне кажется теперь, когда докладчик долдонит и долдонит свое…
Только когда «Пэтро Пэршый», то есть Петр Великий (но здесь так не скажешь!..), остановил украинскую культуру… И искусство… И промыслы… И с армией тоже… Все прижал… Придавил… Что б, значит, русское было «вэлыкэ», а украинское…
Какое мне до всего этого дело, если Любка, моя Любка стоит здесь!.. И смотрит так, будто все это ее лично не касается!.. И меня тоже… Я только схватываю отдельные слова… Грубые… Примитивные… Неужели люди могут поверить такому примитиву!.. В зале молчат. Слушают. Верят. А что — чем проще объяснить, тем лучше поймут те, кто проще… А Любка?.. Любка выше этого!.. Она парит в высоте… Ее фигурка скачет в моих глазах… «Мыготыть», как сказала бы ее мама. Мигает… Были такие альбомчики у нас до войны… На каждой страничке по фигурке… Одной и той же, только позы чуть-чуть разные… Проведешь, бывало, пальцем и задвигалась фигурка!.. Но Любка — Любка неподвижна… Она не двигается сама… Она не пришла сюда… А перенеслась… Из моих снов…
Не могла она прийти сюда, на эту сцену… И стоять рядом с этим мордатым… В жупане… И с докладчиком, который воротит такое!.. И с сыном вице-губернатора Телегиным… А я в зале и… Конечно, я всегда побаивался!.. Нет, не того, что она станет… Предательницей… То есть будет стоять здесь, на сцене!.. Я боялся, что она однажды исчезнет!.. Так она смотрела на меня всякий раз, когда мы прощались… До следующего раза. А мне казалось — навсегда!.. Мне казалось, что ее глаза смотрят так… Будто просят слов… Самых главных… А я боялся… Мне казалось, что Любка не может любить такого, как я… И я как-то исчез с ее горизонта, и вот она появилась сама… Но это же, как…
Тот же Богдан Хмельницкий!.. «Хмэль». Читал я до войны, что он — герой своего народа — воссоединил Украину с великой Россией… Воссоединил, потому что и те, и другие из Киевской Руси… Но так же можно сказать, что предал свой народ… Русским. Москалям…
И она, Любка, осталась одна… Я исчез… У меня положение… Может, она бы и не зарадовалась, если б я вдруг появился!..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.