Цыганский король - [8]

Яновский хотел ответить ему, но увидел, что король подзывает его пальцем. Михал подошел к нему. Знамеровский смотрел на него безумными веселыми глазами.

— Что, посол, скучаешь?

— Напротив, мне весело, великий король.

— А мне скучно. Рассмеши ты меня, племянничек. Рассмешишь — не пожалеешь. Искренне тебе говорю. Залай, что ли…

Яновский молчал. В эту минуту он лучше позволил бы порезать себя на куски, чем смешить этого жирного кабана. Он упрямо сжал зубы.

Знамеровский зевнул.

— Тоскливо мне с вами. Скоро отрекусь я от трона и уйду… в монастырь. Буду там богу молиться, потому что с дураками жить не хочу. Вас, дурней, и до Москвы не перевешаешь… Жить буду тихо, под колокола. Дам игумену куку в руку, чтобы похоронил меня в церкви. Бога, олуха бородатого, молитвами обману. Сидишь вот тут у меня, водку мою жрешь…

Яновский не выдержал. С ним никто еще так не разговаривал.

— Замолчите, пан король. Как бы не пришлось вам козе под хвост глядеть… Откинешь сейчас копыта, задерешь пятки, черт гладкий!

Знамеровский заинтересовался такой перспективой:

— А ну… а ну, давай. Попробуем. Гляди ты, какой нахал! Пришли в мою хатку и бьют моего татку… Ах ты, падла. Давай… попробуем, кто откинет копыта.

И крикнул гайдукам:

— А ну, паршивцы, тащите сюда палки. Рыцарский турнир!

Спустя какую-то минуту обоим дали длинные тонкие палки, и Знамеровский с неожиданной ловкостью подтянулся и встал в позицию. Оба были похожи на боевых петухов, и даже чубчик на голове короля очень напоминал гребешок.

Король сделал выпад — Яновский отбил его палку. Некоторое время они прыгали друг возле друга, сопели. Только и слышалось:

— Я тебе, мякинная твоя башка, ноги в спину вгоню.

— Я тебе, дяденька, дам на похоронный звон…

— Черепушку расквашу, голодранец.

— Вишь ты, король… (Трах-тах!) А у самого божок на ниточке! (Бах!)

— Свинья не нашего бога! (Стук-стук!)

— Мозговня с фокусами.

В следующий момент раздался звук, как будто палкой ударили по горшку. Вокруг захохотали, загигикали. Яновский, чувствуя, как на голове наливается огромная шишка, неистово замахал палкой, шмякнул по чему-то.

Король мягко наклонился и вспахал носом пол.

На миг приподнял голову, пощупал ладонью разбитый нос и сказал тихо:

— Наша взяла… и рыло в крови.

И лег на спину, показав небу круглый выпуклый живот.

К нему бросились, начали хлопотать, приводить в чувство. Через несколько минут он поднялся, снова сел за стол и, глядя на Михала, сказал:

— Завтра под вечер идем в наезд.

А еще через час король обнимал племянника, тискал его, лез мокрыми усами к его губам:

— Брат мой! Хотя ты и шалопут и горюн, нескладица и дурашка царя небесного, но я тебя люблю, ей-богу, люблю… Даю свое королевское слово — отобьем твое имение… Слышите, черти, король слово дает!.. Завтра же и поедем. Вот только судный день учиню.

Яновский и медикус ушли, не дождавшись конца гулянья.

Темное-темное небо лежало над дворцом. Из открытых окон до них долетал шум безудержной попойки.

3

На следующий день утречком у королевского дома, под виселицей, собралось великое цыганское судилище. Поставили высокое кресло, возле него стали два шляхтича и два цыгана в кожухах с длинными кнутами на плече. Собралась толпа, преимущественно египетское племя.

Кисло смердело конским потом, кожухами, ржавым железом. Цыганки курили люльки, иногда давая пососать чубук чумазым детям. Потом все притихли. Приближалась торжественная мину га.

Под пение труб и грохот старого барабана важно вышел из дверей король Якуб. Сел, сжимая в правой руке какой-то потемневший, оправленный в золото предмет.

— Что это? — заинтересованно спросил Яновский медикуса.

Левый угол рта медикуса пополз вверх.

— Реликвия. Рукоятка того самого кнута, которым он в тот достославный вечер, принесший ему королевство, хлестал конокрадов. Чем не меч святого Стефана?

Паюк провозгласил высоким хрипловатым голосом:

— Слава. Сила. Мощь. Мы, король Якуб Первый… (опять последовали титулы, которые Яновский уже слышал), доброй волей нашей постановили именем цыганской державы, благосостояния и славы ее созвать сегодня великое судилище, после которого, очистив добрый наш народ от злонамеренных людей, великий сейм державы цыганской учинить!

Запела труба. На лицах некоторых цыган Яновский заметил иронические ухмылки. Но все молчали.

Первое дело было неинтересное. Какой-то цыган подбил второго на кражу, заранее зная, что ничего путного из этого не получится: коней стерегут хорошо. Сам подстрекатель счастливо удрал, а его несчастного соучастника поймали и, повесив на шею уздечки, били водя по деревне. Хорошо, что не убили до смерти.

Приговор был краткий. Подстрекателю уплатить штраф, третья часть которого достанется потерпевшему, и всыпать двадцать лоз, чтобы впредь не поступал злонамеренно. Соучастнику — пять лоз, чтобы не был дураком. Если состояние здоровья не позволяет ему перенести экзекуцию, он должен внести половину своей части в королевскую казну.

— Сколько это будет? — спросил несчастный, у которого была обвязана голова.

— Два битых талера.

Соучастник, кряхтя, начал спускать штаны. Получив положенное, он, опираясь на плечи детей, отошел в сторону и лег животом на траву. Яновский не заметил на лице короля Якуба угрызений совести. Знамеровский смотрел высокомерно и покровительственно на пестрый сброд, бурливший у его трона.