Цветы тянутся к солнцу - [47]

— Да убери ты эти дурацкие палки! Ты же мне чуть руки не сломал.

Только после этого ребята кое-как распутали все и, усевшись на полу, расхохотались.

— Это ты, оказывается, — сказал Матали, — а у меня душа в пятки ушла. Я думал, что тетка Сабира пришла.

— Смотри, накличешь. Сейчас и придет как раз, — откликнулся Совенок, потирая ушибленное колено.

Ребята вскочили как ужаленные. Гапсаттар кинулся к окну, Газиза, открыв дверь, заглянула в сени, Матали спрятал ходули за печку, поднял табуретку и принялся торопливо складывать бязь.

— А вы что, тетю Сабиру хотели напугать? — спросила Газиза, когда порядок в комнате был восстановлен.

— Саиджана… — ответил Гапсаттар и тут же обеими руками зажал себе рот. Ведь это была тайна. Никто, кроме них двоих, не должен был знать обо всем этом деле.

«Ох, дырявый у меня рот», — подумал Совенок, увидев презрительный взгляд товарища.

А теперь все пропало! Если уж залетит в ухо к Газизе словечко, она жилы вытянет, пока не выспросит всю правду.

Так и на этот раз получилось. Газиза и упрашивала мальчиков, и издевалась над ними, и даже всплакнула, и ребята не выдержали — рассказали обо всей своей затее.

Кончилось тем, что и Газиза вступила в заговор и решила вместе с ними пойти пугать Саиджана.

— Даже лучше, — сказал Матали, — если вы вдвоем пойдете: он скорее поверит.

Как-то раз к Хусаину неожиданно зашел солдат Саляхетдин, отец Матали. В длинной шинели, с красной повязкой, в шапке с красной звездой.

— Как живешь, сосед, как делишки? — спросил он после приветствий.

— Живем помаленьку. Да ты заходи.

Саляхетдина Хусаин знал и раньше. Но дружбы особой у них не было. Прежде жил Саляхетдин на другой улице, встречаться приходилось редко. Когда началась война, и вовсе не виделись. Знал Хусаин, что есть у Матали отец, зять соседки Сабиры. Бывало, встретятся, перекинутся парой слов и разойдутся.

Только раз у них получился подлиннее разговор, и вроде бы о деле. Это уже тогда было, когда Саляхетдин вернулся с войны. Выходя от Сабиры, он остановил как-то Хусаина и сказал тогда:

— Мы с тобой, сосед, вроде родственников стали. Сынишка мой целыми днями у вас пропадает. Мне-то, сам понимаешь, некогда за ним приглядеть, так уж будь другом, присмотри, если что. А я, если жив буду, не забуду этого.

Вот и сейчас он зашел в надежде увидеть сына. Пришел к Сабире, а дверь, как всегда, заперта. «Наверное, на базаре Сабира», — подумал он да и завернул к Хусаину.

А Хусаин и рад. Плохо ли поговорить с бывалым человеком? Порасспросить, что на свете делается, душу отвести.

Долго сидеть Саляхетдин не собирался, но разделся все-таки, пригладил короткие, с проседью волосы и сел на краешек нар.

— Свояченицы дома нет, а мальчишка, похоже, из школы не вернулся. Твоей-то дочки тоже нет еще? Вот я и зашел. Может, дождусь ребят. А то теперь и в город-то не выйдешь — пропуск нужен.

— Пропуск… — сказал Хусаин, — придумали, смотри-ка ты, пропуска. Видел я эти пропуска. Так, бумажки клочок. Закурить — и то не годится. А люди хлопочут, стоят за этими пропусками. Деньги платят. А без денег, говорят, и не получишь? Туда пойдешь — плати, обратно — опять плати. А где же денег взять рабочему человеку? И вы тоже платите?

— Нет, — усмехнулся Саляхетдин, — нам бесплатно дают, да не больно часто. Наш пропуск из казармы да назад в казарму. За Булак нам пока ходить незачем.

— Ну вот ты человек грамотный, — не унимался Хусаин, — ты мне растолкуй: Советская власть у нас теперь. Ну хорошо. Ребятишек учат бесплатно. Вот соседку, вдову с ребятами, из подвала во флигель к баю переселили. И тоже бесплатно. Это все так. А за Булаком, говорят, свое Мусульманское государство будут ставить. Там всем будет хорошо — и баям и беднякам, только бы нашей веры были. Тоже ведь хорошо. Как это понимать нужно?

— Как понимать? — переспросил Саляхетдин. — А вот ты мне сперва скажи: кто за это Мусульманское государство хлопочет?

— Ученые люди. Кто же еще? Лапотника темного в начальники не поставят.

— Так ведь и за Советы тоже ученые люди стоят. Один Ленин чего стоит! Он смолоду и учился и боролся за то, чтобы простым людям хорошо жилось. Его и в тюрьмы сажали, и в Сибирь ссылали, а он свое дело делал: сам учился и народ учил. А теперь вот весь народ поднял, всех буржуев спихнул. А забулачные — кто там? Юсуф-офицеришка, толстопузый бай Хакимзян. Сейчас они дуракам рай обещают, а если и вправду власть возьмут, они такой рай тебе пропишут, что не обрадуешься. И еще о том подумай: кто им деньги дает на Мусульманское государство? Не знаешь? Так я тебе скажу: русские баи, неверные, им деньги дают. Баям, им Советская власть всем поперек горла. Им наплевать Магомет или Христос — им одно: добро свое сберечь. Да чтобы темные люди на них спину гнули, новое добро для них наживали. Вот так и понимай…

— Так-то так… Ты человек бывалый. Не то что я. Повидал ты много. Ну однако…

Хусаин не успел договорить. Дверь открылась, и в комнату вбежала Газиза.

— Ну вот, твоя вернулась, должно быть, и мой уже дома. Пойду навещу его, пока не убежал, — сказал Саляхетдин. — Вот эти грамотные вырастут. — Он погладил Газизу по голове. — Пограмотнее баев да офицерья. У них другая жизнь будет, не такая, как у нас с тобой.