Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - [648]

— А у невесты будет своя служанка? — спросила Чуньмэй у свахи.

— Кровать с пологом, туалетный столик, крапленые золотом сундуки — все имеется, вот только служанки никак нет, — отвечала Сюэ.

— Тогда надо купить девочку лет тринадцати или четырнадцати, — наказывала Чуньмэй. — В спальне прислуживать. И ночное ведро вынести, и воды утром подать. Без прислуги неудобно.

— В двух домах девочек продают, — заметила Сюэ. — Я завтра же приведу.

На другой день сваха Сюэ и в самом деле привела к Чуньмэй девочку.

— Ей тринадцать лет, матушка, — говорила Сюэ. — До этого она у подрядчика Хуана Четвертого служила. Но Хуан Четвертый растратил казенные деньги и вместе с Ли Третьим был посажен в тюрьму. С ними и Лайбао попал. Под стражей больше года. Все имущество спустили, дом продали. Ли Третий в заточении умер. Тогда его сына, Ли Хо, посадили. А Сэнбао, сын Лайбао, скитается по чужим краям, погонщиком стал.

— Лайбао, говоришь? — переспросила Чуньмэй.

— Он теперь называет себя Тан Бао.

— Значит она у Хуан Четвертого служила, — проговорила Чуньмэй. — Сколько же за нее просят?

— Деньги им нужны, в казну долг вносить, — говорила сваха. — Всего четыре с половиной ляна просят.

— Ишь чего захотели! — воскликнула Чуньмэй. — За три с половиной возьму.

Было отвешено три с половиной ляна белоснежного казенного серебра и свахе передали купчую. Девочке дали имя Цзиньцянь, однако хватит пустословить.

Вот и настал восьмой день шестой луны. Голову Чуньмэй венчала украшенная жемчугами и бирюзою парадная фениксова шапка. Карминовый халат, богато расшитый вплоть до рукавов, дополнял нежно-голубой нефритовый в золотой оправе пояс. Ее огромный паланкин несли четверо носильщиков. Сопровождаемый барабанщиками и слугами с фонарями поезд двигался к дому Гэ за невестой. Чэнь Цзинцзи восседал на статном белом коне. Отливали серебром седло и сбруя. Одетые в черное воины окриками разгоняли с дороги зевак. Цзинцзи был в шапке ученого, в темном с круглым воротником атласном халате и в черных сапогах на белой подошве. Шапку его украшали две воткнутых ветви золотых цветов.

Да,

Было сухо, безотрадно —

Благодатный дождик вдруг,

А в чужом краю внезапно

Повстречался старый друг.

Уж невесту окружали

Мириады грез ночных:

Его имя на скрижалях![1741]

Стоит человеку помыться и переодеться, как он становится совсем другим.

У ворот дома начальника гарнизона Чжоу из паланкина вышла молодая, скрытая под ярко-красным карминовым покрывалом. Неся свадебную вазу, наполненную безделушками и зерном, она вошла в ворота. Астролог ввел ее в ярко декорированную залу, откуда после положенных при встрече церемоний она проследовала в спальню новобрачных. Чуньмэй усадила молодых на край ложа под пологом и покинула спальню. Когда на постель были брошены деньги и раскрашенные плоды, астролога с наградными отпустили домой. Разошлись и барабанщики.

Посидев немного на краю ложа рядом с Гэ Цуйпин, Цзинцзи верхом, сопровождаемый слугами с фонарями, отправился к тестю с благодарственным визитом. Вернулся сильно выпившим.

А вечером насладились счастьем новобрачные, забавляясь игрою дождя и тучки.

Да,

Не раз увлажнен благовонной росою

был персика алый цветок,

И иву изящную с кроной густою

согнул удалой ветерок.

Тому свидетельством стихи:

Прелестницу игривую

У озера под ивою

Раз повстречаешь невзначай —

Забудешь всю свою печаль.

Едва подует ветерок —

И Ле-цзы спрячется в тени,[1742]

Качнется ивовый листок —

Красотка юная манит.

В ту ночь Цзинцзи и Цуйпин отдались любви. Слились на брачном ложе красавица и талант будто пара неразлучных уточек, словно пара фениксов, и резвились как рыбы в воде.

На третий день после свадьбы Чуньмэй распорядилась по-праздничному ярко убрать дальнюю залу и накрыть пиршественные столы. На встречу съехались родные и близкие жениха и невесты. Пирующих услаждали музыкой и пением, но говорить об этом подробно нет надобности.

Каждый день Чуньмэй приглашала к себе на обед молодую чету. Чуньмэй и Цуйпин целые дни проводили вместе, величая друг дружку невесткой и золовушкой, и никто в доме — ни служанки с кормилицами, ни жены слуг не смели им перечить.

Чуньмэй, надобно сказать, отдала молодым трехкомнатный западный флигель, где и разместилась их спальня, сверкавшая чистотою, точно снежный грот. На дверях были опущены занавески, на окнах свисали шторы. К флигелю примыкал западный кабинет, где занимался Цзинцзи. Там тоже стояли тахта, столики, лежали старинные книги. Через руки Цзинцзи проходила вся переписка начальника Чжоу: не только письма, поздравления и визитные карточки, но также распоряжения и донесения с мест. Одни подлежали регистрации, на другие ставилась казенная печать, поэтому в кабинете имелись кисти, тушь, бумага и все необходимое. Все полки были до отказу уставлены отдельными книгами и сериями томов.

Чуньмэй то и дело заходила туда и подолгу болтала с Цзинцзи, а тайком и не раз они позволяли себе и большее.

Да,

Утром — пировал в долине золотистой,[1743]

Ночью — целовал прозрачный локоток.

Жизни наслажденья — как родник игристый,

Жизнь — иссякнет мигом, как один глоток.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.