Цветы и железо - [13]
— Прошу доложить господину коменданту: прибыл профессор Калачников. Господин обер-лейтенант приглашал меня на десять часов. Через две минуты — десять…
Калачников подчеркнул слово «приглашал», и это, вероятно, возымело свое действие. Караульный, подняв брови, передернул плечами и удалился. Вернулся через минуту, пристальным взглядом осмотрел Калачникова с ног до головы и глухо сказал:
— Проходи!
Петр Петрович не спеша поднялся по крутой деревянной лестнице и остановился у двери; на медной дощечке неуклюжими буквами выцарапано по-русски:
Военный комендант г. Шелонска
Обер-лейтенант фон Хельман
Хельман сидел в высоком кожаном кресле. Коричневая добротная кожа местами вытерлась и побелела, деревянное основание кресла казалось отлитым из металла. «Графа Строганова, из краеведческого музея», — мелькнула догадка. Треть стола занимал письменный прибор, составленный искусным крепостным мастером из тридцати пород местных деревьев, на стене висело старинное оружие, — все это раньше находилось в музее и вот, оказывается, перекочевало сюда…
— Знакомое? — спросил Хельман, поймав взгляд Калачникова.
— Знакомое или похожее. — Калачников улыбнулся. Он обрадовался: нашелся что ответить, при этом остался спокойным.
— Знакомое. Садитесь! — пригласил Хельман. Он испытующе смотрел на Калачникова. — Говорят, что в этом кресле лет полтораста назад сидел граф Строганов?
— Да, если не ошибаюсь, это кресло когда-то принадлежало графу Строганову, — ответил Петр Петрович. Словно невзначай, продолжил: — До войны, знаете ли, захожу в музей, смотрю, в этом самом кресле сидит уборщица и чулок вяжет. — Покачал головой, сделал вид, что возмущен. — Порядка не было: на графское кресло могла усесться любая чернорабочая!
— Да! — недовольно бросил комендант и обернулся, взглянул на спинку кресла. Он поморщился, как будто только сейчас заметил дефекты.
«Вот-вот», — подумал Калачников. Конечно, историю с уборщицей он сочинил тут же, но пусть у фона Хельмана будет испорчено настроение: ведь он сидел не после графа, а после самой обыкновенной работницы!
Петр Петрович только сейчас увидел в темном углу портрет Гитлера — какое поразительное сходство с сатирическим изображением! «А ведь художник изо всех сил старался! Да такого урода самый лучший художник не сделал бы приятным человеком, — брезгливо подумал Калачников. И он тотчас осудил себя: — Что же я делаю, на моем лице все прочесть можно — и презрение, и ненависть, завалю я так все дело!..» Он показал рукой на другой портрет, стоявший боком на желтом несгораемом шкафу, и вкрадчиво спросил:
— Тоже портрет нашего фюрера?
— Фюрера, но в миллион раз меньшего! — улыбнувшись, произнес Хельман. — Фюрера Шелонска!..
Он повернул портрет, на нем во весь рост был изображен обер-лейтенант Хельман, за его спиной проступали чуть заметные очертания старинного города со шпилями кирок, одиноко торчавшими заводскими трубами, хищной стаей «мессершмиттов» в серо-желтоватом небе.
— Если не ошибаюсь, в Люксембурге? — осторожно спросил Калачников.
— Да! Работа известного художника, — небрежно ответил Хельман. — Художник раньше рисовал люксембургскую герцогиню. — Он недовольно взглянул на Калачникова. — В Европе служить лучше, профессор.
— Здесь, господин обер-лейтенант, тоже Европа, — мягко поправил Петр Петрович.
— Россия не Европа!
— Я рассматриваю вопрос с географической, а не о политической точки зрения, я ведь беспартийный человек, господин комендант.
— В России, профессор, трудно понять, кто коммунист, а кто беспартийный. Для вас я делаю исключение — вы человек старый, когда-то, как мне докладывал городской голова, воспитывались в Германии. Тут все коммунисты! Мы твердим: пришли освобождать Россию от большевиков, — не верят. Они ни во что не верят: ни в нашу великую миссию, ни в нашу победу.
— О загадочности русского человека всегда много писали, — неопределенно ответил Калачников.
— И не разгадали! — Хельман потянулся к журналу, быстро перелистал его и, найдя нужный фотоснимок, ткнул в него пальцем: — Немецкие солдаты уже снимаются у ленинградского трамвая, а Ленинград все еще продолжает сообщать в эфир, что ни один немец не ступит на священную землю их города. Разве это не фанатизм?
— Да, да, — не нашелся сказать что-либо другое Калачников.
Он смотрел на снимок, читал подпись и думал: «Неужели это правда? Неужели немецкие солдаты снялись у настоящего ленинградского трамвая? Подделали, чтобы ободрить свою армию!»
— Ленинград почти в наших руках, — продолжал Хельман, выйдя из-за стола, — а здешние мужики уходят в леса и оттуда совершают нападения. Они добровольно идут на самоуничтожение, и неизвестно, во имя какой цели это делают. Их безумство уже не спасет Ленинград, а себя они погубят. Великая германская армия может только наступать. Отступать ей противопоказано. Надо трезво оценить обстановку и признать статус-кво[5]. — Он посмотрел на большую карту, утыканную множеством флажков с рогатой свастикой, и убежденно добавил: — «Статус-кво анте беллам»[6] больше никогда не будет, надо наконец понять это обезумевшим русским мужикам. Понять и смириться с тем, что история предначертала нам приобщить дикую Россию к западной цивилизации. — Он погладил глянцевитые, лоснящиеся волосы, потрогал пальцем бугристый шрам на щеке и вдруг озабоченно спросил: — Вам нравятся Волошки, профессор?
Роман посвящет русско-болгарской дружбе, событиям русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в результате которой болгарский народ получил долгожданную свободу.Автор воскрешает картины форсирования русскими войсками Дуная, летнего и зимнего переходов через Балканы, героической обороне Шипки в августе и сентябре 1977 года, штурма и блокады Плевны, Шипко-Шейновского и других памятных сражений. Мы видим в романе русских солдат и офицеров, болгарских ополченцев, узнаем о их славных делах в то далекое от нас время.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.