Цветы Эльби - [4]

Шрифт
Интервал

Первым молвил слово Казял:

— Надо разыскать асчахов, может, они помогут.

— Как же их разыщешь, — сетовали люди, — мудрецы далеко, где-то в горах. Да и кто отважится идти по снегам, по морозу?

— Я пойду, — сказал охотник. — Моя вина самая большая, я стрелял в солнце, стало быть, мне и идти. Вернусь с мудрецами или погибну.

— Все мы виноваты, — отвечали ему люди.

Попрощался Казял с женой, с детьми, с друзьями. Никто не смел его удерживать, ведь он шел, чтобы спасти жизнь на земле. Мать испекла ему в дорогу юсман[6], замешенный на грудном молоке, остатки вылила в чым[7], который он спрятал за пазухой.

— Да поможет тебе в беде молоко материнское, — сказала женщина, — все мы дети матери-земли. Уж она-то не оставит тебя своей помощью.

И отправился охотник в дальние дали.

Дни сменялись ночами, месяцы годами, а он все шел — через леса дремучие, через болота трясинные, по горам, по холмам, по лощинам.

Встречались ему на пути разбойники, звери невиданные. Всех одолел Казял.

Очень он торопился. Пил и ел на ходу, спать ложился на часок — и снова в дорогу. А когда становилось невмоготу, запевал песню о счастливых днях, о свободе и солнце. Эта песня поддерживала в нем силы, рождала надежду.

Однажды повстречался ему орел с железным клювом, он убил его палицей. А из шкуры сделал себе теплую накидку.

В другой раз столкнулся с огромным медведем, который пришел на водопой. Зверь погнался за охотником, и Казял пускал в него одну стрелу за другой, пока не поразил в самое сердце. Мясо медведя изжарил на костре, поел, приободрился, но вот беда: колчан пуст, ни одной стрелы не осталось.

«Теперь, если что случится, и лук не поможет», — подумал охотник.

Пройдя через дремучие леса, вышел он к высоким горам. Тут в глубоком ущелье заметил следы человека, обрадовался: видно, мудрецы уже близко.

Присел он последний раз отдохнуть, как вдруг загремел гром, ударила молния, и увидел охотник хозяина горы — дракона. У чудовища было три головы, три пасти — из каждой вылетал огонь.

— Ы-ых, чаш-ш, — зашипел дракон, — так это ты, червь, хочешь вызволить мудрецов и вернуть людям солнце? Вот я тебе покажу солнце — жарко станет.

— Сначала покажи, а уж потом хвались, — сказал охотник, а самому страшно стало. В руке у него только сабля, разве с этаким чудовищем справишься?

— Ну-ка, ударь, — прошипел дракон.

— Баторы первыми не бьют!

— A-а ну, тогда держись!

Ударил дракон хвостом, что тянулся на тридцать верст, охотник в землю ушел по колено. Ударил еще раз — увяз Казял по самую грудь.

— Что, — прогремел дракон, — каково оно, твое солнышко, хорошо греет? — И ударил в третий раз.

Чувствует охотник: конец пришел, вспомнил он наказ матери своей и закричал:

— Мать-земля, вызволяй своего сына!

Тут его будто вытолкнуло наружу. Ударил он дракона саблей — мигом отлетела голова огненная на тридцать верст.

А Казял вынул юсман, что на грудном молоке замешен, съел его и почуял силу великую. Тогда ударил он еще раз — отлетела вторая голова дракона на шестьдесят верст.

Вспомнил тут охотник про чым, глотнул из него молока и в третий раз ударил. Покатилась третья голова дракона на девяносто верст, и потекла по ущелью черная кровь рекой.

Зашагал охотник дальше и вскоре отыскал мудрецов, и те ему очень обрадовались.

Повел их охотник домой, а там уже люди ждут не дождутся. Усадили стариков на высокое место посреди площади, поведали им свое горе.

— Как теперь быть? Холода одолели, хлебушек весь вышел.

— Чтобы снова стало на земле тепло, — сказали мудрецы, — надо вернуть уцелевшее солнце.

— Но как?

— Для этого, — сказал самый старый асчах, — нужно, чтобы оно поверило в наши добрые намерения. Отныне каждая женщина пусть вышивает на своих полотнах три солнца, что когда-то светили земле. Вышивки эти мы назовем хевел-терри — солнечными.

А мужчины должны изобразить светила на своих тамга — знаках. Так мы покажем солнцу, что поняли свою ошибку и раскаиваемся. Тогда, может быть, оно снова взойдет над землей…

Ендимер раскуривал потухшую трубку, а я спросил:

— Что ж, и вправду люди стали вышивать хевел-терри?

— Да, — ответил дед, — с того времени и пошли женские сурбаны. Их повязывали на голову, чтобы солнце увидело вышивку. Но несчастья на этом не кончились. Сбежавшие куштаны вынашивали месть. Стали они насылать на людей крылатых змей.

И опять на помощь пришли мудрецы.

— Надо изготовить огненные стрелы, — сказали они.

За дело взялся охотник. Люди подавали ему стрелы, и он едва успевал натягивать лук. Змеи падали, изрыгая огонь и пепел.

Наконец они дрогнули и повернули назад. А стрелы летели им вдогонку, и ни одна не миновала цели.

Еще над землею стлался дым побоища, а люди вновь собрались на площади, чтобы решить, как им вернуть солнце: мороз все сильней сковывал землю.

— Наверное, солнце не видит наших знаков, — сказали седобородые, — вышивки бледные, а хороших красок у нас нет. Ведь трава эскел, из которой получали краску, зачахла под снегом. Надо придумать, чем заменить траву.

Наступило молчание, все смотрели на кипу верблюжьей шерсти для вышивок, что серела на снегу.

И тогда выступил вперед Казял и поднял руку:

— Я найду краску, такую, чтобы она горела на солнце!


Еще от автора Михаил Николаевич Юхма
Кунгош — птица бессмертия

Чувашский писатель Михаил Юхма известен своими историческими романами «Дорога на Москву», «Голубая стрела», а также повестями, рассказами, очерками о современниках.Новая его повесть посвящена жизни и деятельности видного татарского революционера Мулланура Вахитова. Автор рассказывает о юности Вахитова, о его подпольной работе, о деятельности на посту комиссара Центрального комиссариата по делам мусульман. В годы гражданской войны он руководил формированием мусульманских частей Красной Армии. Погиб от рук белогвардейцев, защищая Казань.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.