Цветок в пустыне - [4]

— Милый дядя, я готова на все, чтобы угодить тёте Эм, но в данном случае, испытывая к нему чувства сестры, я боялась погрешить против библии.

— Не хочу, чтобы ты выходила замуж и уезжала в какую-нибудь варварскую страну, — сказал сэр Лоренс.

В голове Динни мелькнуло: «Дядя Лоренс просто волшебник!» — и глаза её стали ещё прозрачнее, чем раньше.

— Эта проклятая бюрократическая машина скоро поглотит всех наших близких, — продолжал баронет. — Обе мои дочери за морем: Селия в Китае, Флора в Индии; твой брат Хьюберт в Судане; твоя сестра Клер уедет, как только обвенчается, — Джерри Корвен получил назначение на Цейлон; Чарли Масхем, по слухам, прикомандирован к канцелярии генерал-губернатора в Кейптауне; старший сын Хилери служит в индийской гражданской администрации, младший — во флоте. Ну их всех! Ты и Джек Масхем — единственные пеликаны в моей пустыне. Конечно, остаётся ещё Майкл.

— Дядя, вы часто встречаетесь с мистером Масхемом?

— Довольно часто: либо в «Бэртоне», либо он заходит ко мне в «Кофейню» поиграть в пикет, — мы с ним последние любители этой забавы. Но это только зимой, пока не начался сезон. Теперь я не увижу его до самого конца Ньюмаркетских скачек.

— Он, наверно, замечательно разбирается в лошадях?

— Да, Динни. В остальном — нет, как все люди его типа. Лошадь — это такое животное, которое закупоривает поры нашей души, делает человека чересчур бдительным. Нужно следить не только за лошадью, но и за всеми, кто имеет к ней касательство. Как выглядит молодой Дезерт?

— Дезерт? — замялась Динни, чуть было не захваченная врасплох. — Он изжелта-тёмный.

— Как пески под солнцем. Он ведь настоящий бедуин. Отец его живёт отшельником, они все немного странные. Майкл любит его, несмотря на ту историю. Это лучшее, что я могу о нём сказать.

— А что вы думаете о его стихах?

— Хаос и разлад: одной рукой творит, другой разрушает.

— Он, видимо, ещё не нашёл себе места в жизни. Глаза у него довольно красивые, вы не находите?

— Мне больше запомнился рот — нервный и горький.

— Глаза говорят о том, каков человек от природы, рот — о том, каким он стал,

— Да. Рот и брюшко.

— У него нет брюшка, — возразила Динни. — Я обратила внимание.

— Привычка питаться горстью фиников и чашкой кофе. Неправда, что арабы любят кофе. Их слабость — зелёный чай с мятой. Боже правый! Вот и твоя тётка. «Боже правый!» относилось не к ней, а к чаю с мятой.

Леди Монт сняла свой бумажный головной убор и перевела дух.

— Тётя, милая, — взмолилась Динни, — я забыла, что у вас день рождения и не принесла подарка.

— В таком случае поцелуй меня. Я всегда говорю, Динни, что ты целуешь особенно приятно. Как ты сюда попала?

— Я приехала за покупками для Клер.

— Ты захватила с собой ночную рубашку?

— Нет.

— Неважно. Возьмёшь мою. Ты их ещё носишь?

— Да, — ответила Динни.

— Умница. Не люблю женских пижам. Твой дядя тоже. От них такое ощущение, словно что-то ниже талии тебе мешает. Хочешь избавиться и не можешь. Майкл и Флёр остаются обедать.

— Благодарю, тётя Эм, я переночую у вас. Сегодня я не достала и половины того, что нужно Клер.

— Мне не нравится, что Клер выходит замуж раньше тебя, Динни.

— Этого следовало ожидать, тётя.

— Вздор! Клер — блестящая женщина: на таких, как правило, не женятся. Я вышла замуж в двадцать один.

— Вот видите, тётя!..

— Ты смеёшься надо мной! Я блеснула всего один раз. Помнишь слона, Лоренс? Я хотела, чтобы он сел, а он становился на колени. Слоны могут наклоняться только в одну сторону. И я сказала, что он следует своим наклонностям.

— Тётя Эм! За исключением этого случая вы — самая блестящая женщина, какую я знаю. Все остальные чересчур последовательны.

— Мне так отрадно видеть твой нос, Динни. Я устала от горбатых. У нас у всех такие — и у твоей тётки Уилмет, и у Хен, и у меня.

— Тётя, милая, у вас совсем незаметный изгиб.

— В детстве я ужасно боялась, что будет хуже. Я прижималась горбинкой к шкафу.

— Я тоже пробовала, только кончиком.

— Однажды, когда я этим занималась, твой отец спрыгнул со шкафа и прокусил себе губу. Представь себе, он спрятался там, как леопард, и подсматривал за мной.

— Какой ужас!

— Да, Лоренс, о чём ты задумался?

— Я думал о том, что Динни, по всей вероятности, не завтракала.

— Я собиралась проделать это завтра, дядя.

— Вот ещё! — возмутилась леди Монт. — Позвони Блору. Ты всё равно не пополнеешь, пока не выйдешь замуж.

— Пусть сначала Клер обвенчается, тётя Эм.

— Надо бы у Святого Георгия. Служит Хилери?

— Разумеется!

— Я поплачу.

— А почему, собственно, вы плачете на свадьбах, тётя?

— Невеста будет так похожа на ангела, а жених в чёрном фраке, с усиками даже не почувствует, что она о нём думает. Как это огорчительно!

— А вдруг он все почувствует? Я уверена, что так было и с Майклом, когда он женился на Флёр, и с дядей Эдриеном, когда Диана выходила за него.

— Эдриену пятьдесят три и у него борода. Кроме того, Эдриен — особая статья.

— Допускаю, что это несколько меняет дело. Но, по-моему, оплакивать следует скорее мужчину. Женщина переживает самую торжественную минуту в своей жизни, а у мужчины наверняка слишком узкий жилет.

— У Лоренса жилет не жал. Твой дядя всегда был худ как щепка. А я была тогда стройной, как ты, Динни.