Цветок на камне - [79]

Высоко в небесах гулял ветер, тело щекотала прохлада. Начавшее построение византийское войско тускло поблескивало броней, напоминающей рыбью чешую, лошади с хрустом жевали клевер и овес. Асмик шла, опустив голову; ей не хотелось, чтобы кто-то видел ее лицо. Сейчас она была готова покорно нести бремя судьбы и вместе с тем ощущала невиданную твердость и непокорность духа.

В конце концов, что такое счастье? Соединение желаемого с действительным. То, чего так мало выпало на ее долю.

Когда они с Тиграном ступили под своды высокого шатра, Асмик не смогла вспомнить, когда в последний раз видела столько золота, серебра и драгоценных ковров в одном месте. Вероятно, это было в прошлой жизни. Впрочем, куда больше ее интересовали лица и взгляды тех, кто сидел в резных креслах, на мягких подушках, а также столпился вокруг.

Она почтительно поклонилась, и Тигран сделал то же самое.

— Кто ты, женщина? Правда ли, что ты пришла из Персии, и зачем ты проделала такой путь? — спросил крупный человек средних лет с пристальным, тяжелым, казавшимся недобрым взглядом. Его шерстяной плащ был застегнут сапфировой брошью и вышит золотом, красные сапоги доходили до самых колен.

Это был Смбат Багратуни, легендарный полководец, византийский правитель ее далекой родины, родины, которой она никогда не видела наяву, которую много лет назад покинули ее предки.

— Меня зовут Асмик Агбалян, я сражалась в рядах людей, восставших против власти халифата. Больше десяти лет назад часть моих родственников покинула Персию и уехала в Византию.

Князь обвел взглядом своих приближенных.

— Кто-нибудь знает эту женщину?

Какой-то человек поднялся с места, подошел к Асмик и заключил ее в объятия.

— Ты жива?! Вылитая Сусанна! — воскликнул он, отступил на шаг и медленно покачал головой, будто не в силах поверить в увиденное.

Асмик едва узнала его.

— Дядя Григор…

Он печально улыбнулся.

— Прошу, не смотри на меня так, будто я вернулся с того света! Что с Сусанной? Впрочем, я уже знаю ответ…

— Я пришла сюда затем, чтобы рассказать вам нелегкую правду, — тяжело вздохнув, сказала молодая женщина. — Вы готовы меня выслушать?

— Да, — промолвил Смбат Багратуни, — мы все этого ждем. — Он посмотрел на Тиграна. — Кто этот мальчик?

— Это мой сын. Будет лучше, если он не станет присутствовать на этом суде. Прошу тебя подождать снаружи, Тигран.

— Почему на суде? — В раскатистом басе Смбата прозвучало удивление. — По-моему, ты достойна награды.

— Если я достойна награды, я ее получу, — усмехнулась женщина.

Воспоминания придали ей сил. Асмик гордо вскинула голову и принялась говорить.

В шатре стояла гробовая тишина. Казалось, не было слышно даже дыхания людей, внимавших женщине, которая повествовала о своей судьбе, ошибках, потерях, завоеваниях и… любви.

— Я люблю его, — просто сказала она. — Я знаю, что это запрещено, что это грех и что это преступно. Однако с этого все началось, этим все и закончилось. Жить иначе я уже не смогу.

Наступила долгая пауза. Наконец Смбат Багратуни спросил:

— Чего ты хочешь?

— Я скажу, чего хотим мы. Я и Камран. Я родилась в Исфахане и считаю этот город родным. Мне нелегко расставаться с ним, однако сейчас мы желаем найти приют в Константинополе. Хотя бы на время. Потом решим, что делать дальше. Мы не желаем, чтобы нас преследовали и презирали. Мы хотим любить друг друга. — И смущенно прибавила: — Я… жду ребенка, и мне бы очень хотелось его сохранить.

— Твои дети принадлежат к нашей Церкви?

— Да. Но тот, кто должен родиться… я не могу обещать. Возможно, мы приобщим его к другой вере.

— Что решим? — спросил Смбат Багратуни у собравшихся, хотя решение было написано на его лице.

Присутствующие молчали.

— Глядя на вас, я будто смотрю в лицо своему отцу и братьям, — не выдержав, прошептала Асмик.

— Не совсем так, — сказал Смбат Багратуни, и Асмик уловила в его голосе оттенок вины, — потому что все мы живы, а твои родные приняли мученическую смерть.

В глазах Григора Манавазяна стояли слезы. Он выступил вперед и заявил:

— Я готов дать племяннице приют. Думаю, армянская община в Константинополе охотно примет ее в свое лоно.

— Благодарю тебя, дядя, — с достоинством промолвила Асмик и добавила: — Однако я прошу не столько за себя, сколько за своего возлюбленного.

Кто-то нерешительно произнес:

— Законы государства и Церкви…

Смбат Багратуни усмехнулся.

— Законы — это одно, они мертвы, тогда как голос сердца жив, пока жив человек. В конце концов, что такое жизнь? Это схватка человека с вечностью, в которой человек неизбежно проигрывает, но, тем не менее, никогда не сдается. — И обратился к Асмик: — Ты была с нами, сестра, и останешься с нами. Что касается твоего избранника… Он заплатил за право быть среди нас своей кровью. А быть ли ему с тобой, решать только тебе.

Асмик вышла из шатра, обняла сына и пошатнулась от внезапной слабости. Ей показалось, что она вновь почувствовала ту невыносимую боль, которая терзала ее все эти годы. Асмик сказала себе, что это было последний раз. Отныне в ее жизни не останется места отчаянию и мраку, в ней будут царить только любовь и свет.

Конечно, молодая женщина знала, что так не бывает. И все же Асмик чудилось, будто ее душу навсегда покинуло чувство вины, что она вступила в долгожданную эпоху надежды и веры. Не в Бога и не в любовь — в это она верила всегда. В себя, в свои силы. В свое будущее.