Цветок из Кирены - [7]

Впрочем, и среди хлипких цветочков были экземпляры, заслуживающие внимания. Маленькая ползучая желтая округлая люцерна[8] с похожими на гармошку плоскими спиралевидными бобами. Карликовый ирис-касатик[9], изысканностью формы и окраски не уступающий ирису наших цветочных магазинов, но стебелек — всего два сантиметра и цветочки не больше ногтя на мизинце. Пушистый мелкий звездчатый клевер[10] с чашечкой в форме звезды. И много, много другого.

Я увлеченно выдергивала растения или выковыривала корни перочинным ножом и укладывала свой урожай между листами промокательной бумаги в прессе.

Знаменитое финское упорство восторжествовало. Примерно через полчаса я услышала стонущий голос Луллу:

— Ну вот, сейчас мы его доконаем, паршивца!

Речь шла о корне ферулы. Ей удалось вырыть вокруг него канаву, и обнажился мощный корень с отростками дюймовой толщины.

Чутье подсказало мне, что сейчас уже поздновато с учтивым видом предлагать свои услуги. И мне оставалось только стоять сложа руки и смотреть, как Луллу в последний раз вонзила лопату в землю, уперлась ногой и нажала что было мочи. Тихо всхлипнув, корень ослабил свою железную хватку. Луллу живо нагнулась, схватила землистый ком и подняла в руке свой трофей.

— Где твой большой нож?

Получив его, она отрезала от корня несколько кусочков и один протянула мне. Мы жадно облизали влажный срез.

Вкус был какой-то пресный.

— Но ведь у него должен быть вкус чеснока! — вспомнила я.

Луллу Подняла с земли сумочку, которую отложила в сторону, когда взялась за лопату. Кроме паспорта и денег, пудры и губной помады в сумочке хранилось несметное количество листков бумаги с всевозможными данными о сильфии.

— Постой-ка, сейчас поглядим… — Она лихорадочно перебирала свои записи. — Так… Диоскорид сообщает, что корень покрыт черной пленкой, которую соскабливали. После этого делали на нем в определенных местах надрезы и собирали сок. Сок этот быстро портился, поэтому его смешивали с мукой, он приобретал красноватую окраску, столь характерную для настоящего сильфия, и мог долго храниться. Эта смесь, похожая на камедь, легко растворялась слюной. А Плиний страшно возмущался тем, что ценнейшее всеисцеляющее средство фальсифицировали — подмешивали в него асса фетиду…

— А чесночный вкус? — нетерпеливо напомнила я.

— Не спеши! Сейчас дойдем до него, — успокоила меня Луллу и продолжала свой пересказ. — Диоскорид описывает сок так же, как Плиний, но подчеркивает, что у него вкус не чесночный, как у асса фетиды.

— А Плиний, значит, утверждал, что у сильфия вкус чеснока? — растерянно спросила я.

— Откуда мне знать? — Луллу пожала плечами. — У меня только записано, что, по словам Диоскорида, у сильфия вкус не чесночный, как у асса фетиды.

— Тогда это вполне может быть сильфий, — бодро заключила я. И добавила, демонстрируя свою способность к логическому мышлению: — Ведь у этого корня тоже вкус не чесночный. Но достаточно противный.

Луллу была целиком согласна с таким определением. Тем не менее мы на всякий случай еще раз лизнули сочный корень, после чего швырнули растение на заднее сиденье машины. Для пресса оно было чересчур велико.

— Нет, это просто невероятно, — сказала Луллу, когда мы поехали в гору, возвращаясь к себе в мотель.

— О чем это ты?

Выбоины и крутые повороты требовали от меня предельного внимания, но я все же успевала время от времени взглянуть на окружающую нас великолепную панораму — море, отвесные скалы, головокружительные обрывы… Может быть, Луллу подразумевает чудесный ландшафт? Или же солнце и небесную лазурь, такую непохожую на хмурое небо осенней Швеции?

— Да я насчет сильфия, — объяснила Луллу. — Чтобы он рос в таких количествах — кругом цветы, сотни цветов… А его здесь совсем не должно было остаться.

— Да, пожалуй, ты права, — озабоченно сказала я. — Я бы предпочла найти два-три экземпляра в какой-нибудь расселине в горах. Вон сколько в твоих записях числится ботаников, которые искали сильфий: Делла Челла, Барт, Робинсон, Швейнфурт, Геммил и разные прочие. Не может быть, чтобы они прошли мимо этого растения.

— Во всяком случае, похоже, что именно его Вивиани в начале прошлого века назвал тапсия сильфий, — уныло согласилась Луллу. — Хотя потом выяснилось, что тапсия сильфий не что иное, как давно известная гарганская тапсия.

— Тапсия, тапсия, — потерянно бормотала я; по чести говоря, чем больше я углублялась в премудрость, собранную в выписках Луллу, тем больше терялась. — Что такое тапсия? То же самое, что ферула? Можно подумать, это проклятое растение только и делало, что меняло имя за свое сравнительно недолгое земное существование. Сильфий, лазер, лазерпициум, тапсия, ферула…

— Откуда мне знать? — тяжело вздохнула Луллу. — У меня еще где-то записано, что датский ботаник Эрстед нашел в Тибете и Афганистане растение, которое называется нартекс асса фетида, и будто бы оно идентично с ферулой нартекс и очень похоже на растение с древних монет Киренаики…

— Что еще? — сухо перебила я ее.

Латинские названия затеяли хоровод в моем мозгу.

— Еще? — переспросила новоявленная искательница сильфия.

— Да, какие еще названия у тебя есть в запасе? Сильфий, лазерпициум, тапсия сильфий, гарганская тапсия, нартекс асса фетида, ферула нартекс. Дальше?