Цветок из Кирены - [32]

Здесь Луллу опять остановилась. Я тоже молчала, погрузившись в раздумье.

— Христина, ты слушаешь?

— Слушаю.

— Так ты не можешь посмотреть на картинку, как там обстоит дело с этими сердцевидными предметами между ногами у царя?

— Я смотрю — смотрю так, что глазам больно. И хоть ты меня режь, не могу рассмотреть ничего сердцевидного. Даже в увеличительное стекло.

Зажав телефонную трубку между щекой и плечом, я навела лупу на искомый фрагмент росписи.

— По чести говоря, я не вижу даже ног царя. Там, где кончается одеяние и где должны быть ноги, видно только волокнистое вещество, которое, по словам Шаму, вовсе не является волокнистым веществом. А ниже него — царские башмаки. И никаких ног.

— Странно, — сказала Луллу. — Ты абсолютно уверена?

— Приезжай в Каир, помоги мне отыскать ноги царя, — предложила я. — Но ты мне скажешь, какое отношение имеет это нечто сердцевидное к решению загадки сильфия?

— Шаму пишет, что сходство между формой корня на вазе Аркесилая и предполагаемым «плодом» на монете подтверждает гипотезу, что плод на монете — не плод, а корень. И он продолжает: «Если это толкование верно, отпадает одно из главных препятствий на пути, ведущем к опознанию настоящего сильфия древних. Слово за ботаниками, которым надлежит довести до конца исследование на основе этих новых данных».

— Гм, — сказала я.

— Что «гм»? — озадаченно спросила Луллу.

— При всем моем уважении к историкам критической школы я бы хотела, чтобы они относились несколько критичнее и к своим собственным гипотезам.

Подведя в столь туманной формуле, достойной дельфийского оракула, итог нашего знакомства с Шаму, мы условились, что Луллу завтра приедет в Каир, чтобы помочь мне отыскать сердцевидные корни между ногами у царя Аркесилая.

СНОВА К КЛАССИКАМ

Положив телефонную трубку, я надолго задумалась. В кои-то веки нам попался добросовестный современный исследователь. Чуть ли не после каждого утверждения— цифра, отсылающая к сноскам, а в сносках названы источники, и похоже, что ни один классик и ни один из более поздних исследователей не укрылся от зоркого глаза Франсуа Шаму.

Его доводы в пользу того, что сильфий взвешивали в Кирене, а не на борту корабля в Аполлонии, выглядят вполне основательными. Но дальше он вдруг, как говорится, очертя голову утверждает, что в изображенных на вазе мешках лежат корни, а не сильфиевая камедь. Нет, тут что-то не так.

Я нетерпеливо взяла староанглийский перевод сочинений Теофраста, который отыскала в ботаническом кабинете Виви Текхольм. Что ни говори, из всех античных исследователей Теофраст оставил самое подробное описание сильфия, его сбора и обработки его смолы, или камеди. Конечно, у него встречаются противоречивые сведения, но это потому, что и он тоже не видел живого растения, а основывался на чужих словах.

Ни один из древних, которые описывали, превозносили или воспевали сильфий, не видел растение собственными глазами!!!

Вот как характеризует Теофраст растение, которое он относит вместе с папирусом к разряду ферулоподобных:

У сильфия большой толстый корень; стебель такой величины, как у ферулы, и почти сходный с ним по толщине; листья, которые называют маспетон, похожи на сельдерейные; семя широкое, похожее на лист; его и называют листом. Стебель однолетний, как у ферулы. С наступлением весны он выпускает листья, которые очищают овец, делают их жирными и сообщают баранине изумительный вкус. После листьев появляется стебель, который едят во всех видах, вареным и печеным; говорят, что и он очищает тело за сорок дней.

Сок у сильфия двух родов: один вытекает из стебля, другой из корня, почему один и называется «стеблевкой», а другой «корневкой». Корень покрыт черной корой, которую сдирают. Существуют особые правила по поводу того, как и где делать надрезы на корне. причем учитываются и прежние надрезы, и общие запасы сильфия. Ибо не разрешается делать надрезы с нарушением правил и добывать больше сока, чем нужно для данного случая. Сок, если он не переработан, портится и загнивает. Торговцы, переправляющие сок в Пирей, подвергают его следующей обработке: влив в кувшины и подмешав к нему пшеничной муки, они длительно его взбалтывают, отчего сок приобретает свою окраску и теперь, уже обработанный, может долго стоять, не портясь. Так обстоит дело с собиранием и обработкой сильфия.

Сдается мне, это описание опровергает гипотезу Шаму, будто в мешки укладывали корни целиком. На мой непросвещенный взгляд, из текста явствует, что корни — во всяком случае, когда сильфия было мало, — даже не выкапывали, а делали надрезы, оставляя их в земле.

Дальше наш дорогой Теофраст, указав, где в Кире-наике встречается сильфий, сбивает с толку себя и других таким сообщением:

«Растение это, говорят, отличается тем, что оно избегает обработанной почвы, и если земля превращена в нивы, постоянно обрабатываемые, то оно уходит прочь, словно показывая этим, что оно растение дикое и в уходе не нуждается. Жители Кирены рассказывают, что сильфий появился у них за семь лет до основания их города; основали же они его за триста лет до того времени, как Симонид был архонтом в Афинах.