Цветок из Кирены - [10]

Заведующий глубокомысленно нахмурился; мы сидели и ежились под взглядом голубых глаз короля Идриса, который смотрел на нас с трех стен в трех вариантах.

Как же, как же, он знает одного доктора ботаники, который заведует плодовым садом в пяти километрах к западу от Эль-Бейды. Он тотчас позвонит директору сада и попросит его принять нас.

Мы летели на запад на крыльях надежды. Директор и его помощник встретили нас очень приветливо, но я скоро убедилась, что он такой же доктор ботаники, как моя дочь Катерина. Конечно, он знал, что на его участке растут виноград, абрикосы и бананы, и я не сомневаюсь, что он прекрасно разбирался в садоводстве, но латынь и систематика были ему абсолютно незнакомы. Мы прошли с ним по саду, выразили восхищение, попытались завести специальный разговор, выяснили, что вот этот куст здесь, как и у нас, называется туей, а вон то растение с цветками в красную и фиолетовую полоску — мальвой, но на том ученый диалог и кончился. Тогда я сходила к «Лендроверу» и принесла крупный экземпляр дриаса, который мы всегда возили с собой.

Доктор и его помощник отпрянули назад и сказали:

— Дриас.

— Может быть, вы знаете его латинское название? — поспешили мы осведомиться, хотя чутье подсказывало нам, что наш вопрос падет на землю, подобно раненому птенцу.

— Это очень ядовитое растение. — Доктор пропустил наши слова мимо ушей. — Здешний скот его не ест. Но когда в Киренаику привозят овец и другой скот из других областей, они едят его и сразу околевают.

Мы обменялись с Луллу красноречивыми взглядами. Не мы ли вчера лизали корневой сок, и обе, слава богу, пока еще живы-здоровы…

— Нам-то от сока ничего не было, — прошептала я Луллу.

— Это, наверно, потому, что мы не овцы, — предположила она.

— Очень ядовитое, — подтвердил помощник директора.

И мобилизовав весь свой скудный запас английских слов, помогая себе красноречивыми жестами, он дал нам понять, что от дриаса на теле высыпают волдыри. Потом засучил рукав на правой руке и показал уродливый шрам.

— Дриас.

— Если сок попадет в рану, будет сильное воспаление, — пояснил его шеф.

Мы с Луллу поглядели украдкой на свои руки, все в царапинах от шипов и колючек, а также с отдельными метинами от консервных ножей и иных строптивых приспособлений. Пожалуй, стоит впредь поосторожнее обращаться с дриасом…

Да, не много мы выведали у доктора ботаники и его помощника о нашем мнимом сильфии. Что ж, и на том спасибо. Мы поблагодарили, попрощались и через грязно-желтый Белый город снова выехали на ухабистую дорогу, ведущую в Шахат.

СРЕДИ РАЗВАЛИН КИРЕНЫ

Теперь нам предстояло почтить визитом шахатский музей. Он помещается справа от дороги, ведущей в Аполлонию, сразу за первым крутым виражом ниже отеля. Уплатив за вход, мы с равнодушием пресыщенных людей проследовали через залы греческой и римской мраморной скульптуры. Конечно, классика всегда хороша, а три грации были изваяны с таким совершенством, что мы даже потрогали их, проверяя, в самом ли деле они мраморные. Но ведь Луллу и я бывали и в Лувре, и в музеях Рима, Афин и других европейских городов, так что мы насмотрелись на Зевсов и Аполлонов и на прекрасную Венеру Киренскую.

Некоторые стелы привлекли наше внимание. Правда, вереницы древнегреческих букв нам ничего не говорили, но добрые люди перевели надписи на английский язык и повесили перевод в рамках на стене. Тексты содержали много интересных исторических данных, однако все это мы уже знали, а о сильфии там не было ни слова.

Разочарованные, мы обратились к дежурному и спросили, где находится коллекция монет. Пришлось потратить некоторое время на преодоление языковых барьеров, затем нас проводили в самые дальние комнаты, где мы увидели множество витрин с сотнями древних монет. Ровными рядами лежали под стеклом старые, потертые медные монеты. Одни совсем гладкие, на других еще можно было разобрать чеканку. Бородатые Зевсы, прекрасные профили Аполлона, лица неведомых правителей, листовые усики и другие узоры.

Но ни одной монеты с сильфием! Мы переходили от витрины к витрине, оживленно обсуждали экспонаты, внимательно рассматривали монету за монетой. Дежурный следил за нами с растущей подозрительностью. Он явно думал, что мы замыслили при удобном случае выкрасть всю коллекцию из музея.

По чести говоря, я и впрямь подумывала о взломе. Но не затем, чтобы присвоить монеты. Просто меня подмывало незаметно сорвать пломбы на витринах, осторожно приоткрыть их и перевернуть все монеты одну за другой.

Ведь чекан наносили на обе стороны. И должна же среди сотен монет быть хотя бы одна с изображением сильфия, если в авторитетных трудах сообщается, что найдено множество монет с сильфием, отчеканенных между 570 и 250 годами до нашей эры. Просто современных киренян или итальянских археологов — кто уж там из них сортировал коллекции шахатского музея — больше занимали греческие боги и цари, нежели цветок, который две с половиной тысячи лет назад сделал Кирену столь богатой и могущественной, что она в обмен на его сок получала мрамор из Греции и Италии для украшения своих городов храмами, колоннами, великолепными скульптурами и прочими творениями искусства.