Цветочек аленький - [80]

Присаживается княгиня на колени у ног священника, тихим шепотом рассказ свой начиная:

— Давно я молодой была, уж так давно, что и не упомнить, ни троп тех, что ног в девичестве касались, ни ручьев тех, из которых воду ладонями пила. С той поры грех мой тянется, что сама на душу взвалила, человека умного да старшего, не выслушав. Ныне уж не искупить того, что по глупости сама себе дорогой назначила. Знаешь ли, святой отец, ты о богах тех, что язычникам помогают? Верят они во Встрешника, который рукой своей каждому нити путей жизненных выдает. Ниток много, но окромя одной не видит человек, вот и цепляется за зримое, важное упуская. Я в свое время углядела тот путь, что от глаза сокрыт был, и за место явного его выбрала. Жалею ли? Не знаю, нет наверно, коли вдуматься, да и как можно жалеть о дороге той, что уж почти до конца пройдена? Много воды утекло со времен, что я девкой ходила, да вся она черна от грехов моих. Об отпущение молить не стану, ибо все, что делала, верным считаю. И, коли б сызнова решения принимать позволили, все одно так же поступила бы. Оттого неважно то, что к ногам твоим меня привело, важней, то, зачем стою здесь, душу очищая. В день, когда печенег смерти Киеву возжелал, поклялась я Богу, что коль придет Святослав с подмогой, уйду я от дел княжества, нить, что Встрешником дана была, ему же и возвращая, да судьбу Руси в руках сына оставляя. И лишь слова мои с губ слетели, услышала рев рога, о приходе князя возвещающего. — Затихает Ольга, слова подходящие ища, да в глазах священника отзыв речи своей разглядывая. С духом собравшись, дальше продолжает: — Как видишь, целы мы, ворогу не склонились, а значит долг за мной, такой, что оплатить надобно. Нет в княжестве нашем мест таких, где княгиня, от власти отрекшаяся, покой сыскать может, оттого и решилась я на то, о чем ныне тебе поведаю. Сегодня сын мой, Святослав, детей на охоту повезет, а пока отсутствовать они будут, я помру от болезни, что последний год тело мое терзает. Ты же меня схоронишь по обычаям христианским. — От слов тех бледнеет Гриша, думая в ужасе, что оставил разум голову княгини. Ольга же, на священника не глядя, дальше продолжает. — Знать тебе много не надо, случись чего, на дознание скажешь меньше, но кое-что показать придется. За мной пошли, да не дрожи, неужто бабы старой боишься? А как же Бог, что сердце праведника крепит? Аль не так свят ты, отец, что страх в душе твоей отклик встретил? — Слова не почтительные произнося, Ольга к стене глухой подходит, да надавив на нее, ход тайный открывает. Светец в руки взяв, за собой Григория манит, внутрь первой заходя. Идти недалече приходится, за стеной лишь одна комнатенка оказывается, где на лавке баба мертвая лежит, да так на Ольгу похожа, что дух захватывает. Лишь одежда простая, скромная, да цвет глаз от княгини живой отличны. В остальном, коль не знать, что подле Ольга стоит, как есть, княгиню с покойницей Гришка бы спутал.

— Кто она? — Голосом хриплым, будто и не певчим ранее был, Григорий спрашивает.

— Не знаю, да и не желаю то ведать. Год искала, того, кто меня заменить сможет. Много их девок гулящих по дорогам помирает, да не одна на меня не похожа толком. Этой и то, волос травами красили, да лицо белилами мазали, что б сродни стала. Глаза прикрой несчастной, да слушай, что скажу. Видел ты более, чем следует, оттого нынче два пути осталось. Первым пойдешь на площадь с головой прощаться, вторым — с мешочком золота, что на дорогу тебе выдам, землю нашу покидать, да о деле, что сделать придется, помалкивать.

— Злато то я по более, чем палачей люблю. — Шею нервно потирая, Григорий отвечает, глаз с бабы мертвой не сводя. Как похожи-то! Ажно оторопь берет! Не договаривает Ольга чего-то. Не мрут такие сами, видать, не свезло покойнице на княгиню похожей уродиться, за то и погубили.

— Рада, что путь твой верным оказался. — Ольга довольно выдыхает, радуясь, что не ошиблась в святом отце, когда купить его по дороже решилась. — Запоминай. В место это еще один ход есть, из покоев моих открывающийся, я к закату позвать тебя велю, ты придешь, чтоб девку эту обмыть, одеть, да на перины мои уложить. Я со дня вчерашнего на здоровье жалуюсь, лекаря звала, пред ним болезной прикидывалась, а сегодня скажу, что конец свой чую, да велю по мне тризны не справлять, но схоронить по обряду христианскому, коль чего приключиться. Об обряде том никто не ведает, потому зарой меня ранее, чем кто подмену заметит. Я за то тебе злато оставлю, столько, что в странах заморским на жизнь пригожую хватит.

Григорий, бороду поглаживая, о словах княгини думает. Опасное то дело, конечно. Не дай Бог прознает кто, не сносить тогда головы отцу святому, что из алчности да сребролюбия на ложь решается. Да только кто болтать то станет, коль из трех людей, что о заговоре знают, одна уж часов пять как мертва, вторая к вечеру такой же для всех стать желает, а третий — он, кто голову свою под топор класть не торопится. А коль откажет, то с палачом встречи точно миновать не сумеет. Уж княгиня милостью не радует, тех, кто приказов ее не слушает. Не любо Григорию на площади без головы, как куренку, бегать, а вот с монетками звонкими в страны теплые утечь — уже дело!