Цветочек аленький - [55]

— Тебе лишь бы потешаться! — Княгиня в гневе к ведьме обращается. — Ты мне скажи, как смогла девка, бременем не разрешившись, бежать так, что лучшие воины найти ее не в силах?

— А я не должна говорить, на то у тебя бояре в совете сидят, что бы мудростью своей с тобою делиться. А коли подумаешь, сама поймешь, чтоб дитя сберечь, баба и не так схоронится. Тебе ли не знать, как сильна воля материнская, да не дюж ум женский, когда ребенок в опале?

— Да неужто считаешь ты, что дитя не рожденное убить смогла бы? — Ахает Ольга, слова Морены услыхав, та же, внимания не обращая, дальше мысль свою сказывает:

— Коль не ты, так другой кто избавился. Ибо оружием страшным ребенок тот в руках недруга сделается. Не все в княжестве Святослава твоего любят, а тебя и подавно, уже давно лишь терпят, из-за уважения дружины побаиваясь. А тут кровь Игорева, да в жилах дитя несмышленого, от имени чьего казнить да миловать можно. Всю силу под себя подгрести, ребенка, как щит используя.

— То и оно, коль мы не найдем, другие найдут. Подле меня опорой дитя станет, а вдалеке обузой. Как родного внука бы воспитала, душу б свою вложила.

— Ты уж одного, как родного сына, воспитала, где ж голова его ныне? — Усмехается Морена, терем княжеский покидая, княгиню как всегда с мыслями не радостными наедине оставляя.

Ольга досадно в след ведьме ругается, да словами такими, что женщине знать не должно. И в ярости неистовой забываясь, в след ведьме плошкой глиняной кидает, да в дребезги ее расколачивает. Собирая осколки, да пальцы ими царапая, кричит княгиня, богов проклиная. За сим занятием не благородным Ольгу Малфред, ключница ее, застает.

— Матушка, смилуйтесь, да разве ж можно словами срамными к богам обращаться? Пусть и к таким, которым жертв не приносим, а все одно озлобиться могут. А коль услышат, да проклянут? — Малушка, в ужасе рот ладошками прикрывает.

— Ведьма она, сама проклятая, да меня вслед за собой тянет! Пусть слышит, нечего скрывать мне. Коль хотят боги, они и без сказанного поймут все, а коли отвернулись, так и мольбы не помогут! — Словами, высказанными, княгиня успокаивается. То в молчанье гнев изнутри съедает, червем в сердце вгрызаясь, а то что с болью выговорено, от ярости лечит. — Ты почто явилась? Мне уроки вежества давать, али все ж дело имеется?

— Гонец от грека явился. Королеву Ругов требует, со мной беседу вести отказывается, лишь загадками потешается над простотой моей.

— Загадками? — Дивится Ольга, не замечала она ранее дерзости такой от послов византийских, что б над рабынями княжескими смеяться.

— Сказал, что вернул охотник волчонка в леса родные, и что ныне должок за медведем числится. — Малфред послушно слова гонца пересказывает. И чем больше говорит, тем темнее очи княгини становятся, тем колючий да злей взгляд из-под бровей кустистых.

— Что ж охотник цену свою назвал ли? — Не голосом, но шипением Ольга спрашивает.

— Не знаю, матушка! Молчит, окаянный, княгиню требует.

— Коль требует, то будет, негоже друзей дорогих ждать заставлять. — От улыбки той, что на устах княгини при словах тех является, вздрагивает Малфред, думая, что коли так друзей Ольга встречает, то не хотелось бы ключнице с ней дружбу водить.

Беспрестанно кланяясь, сбегает служка с покоев княжеских, от греха по дальше, решив на глаза сегодня Ольге не попадаться.

Как важен и напыщен тот, кто силы да власти своей не имея, величием господина прикрывается. Гонец, что от грека прибыл, из тех был, что гордо слово царское несет, да тех, кто от повелителя его хоть каплю зависит, за людей то и не считает. И как тут не кичиться почетом, что византийский престол на гонца возложил? К самой архонтессе русов с требами отправил, да такими, что нет у княгини выхода, окромя как склониться пред греком.

Для важности пущей гонец голову гордо задирает, да голосом таким, будто не донос читает, а яд в бокал сцеживает, требования выдвигает:

— Почтенный царь престола византийского — Константин Багрянородный, указом своим постанавливает….

— Не в том положение император ваш, что б мне указы рядить. — Ольга гонца прерывает. — А коли голову высоко задираешь, знать о шее своей не волнуешься?

— Вы не посмеете тронуть гонца из Царьграда! — Спеси своей не теряя, мужчина в глаза княгине смотрит, гнева не боясь. Ему по отбытию наказ дали, достойно держаться, чтоб мысли княгини смутить, да острастки навести.

— Ах, кто же сказал, что тебя трогать стану? — Ольга с место своего поднимается, бедрами двигая, словно лисица хвостом метет, к гонцу приближается. И, глядя в глаза, с расстояния пары локтей, тихим голосом княгиня говорить продолжает: — Места у нас дикие, леса глухие, да волки голодные. Кто знает, что может с гонцом приключится, который троп всех не ведает?

Мужчина намек понимает и, шумно сглотнув, уж с почтением читает:

— Царь византийский, в уплату долгов, что за помощь обещана, просит от Ольги всего лишь визита дружеского. Для решения проблем, да заключения союзов выгодных.

— Скажи царю своему, пусть ждет, до морозов прибуду. — Решением скорым удивленный, посол византийский с места срывается, поклоны отвешивать не забывая, исчезнуть с глаз архонтессы русов спешит.