Цветочек аленький - [51]

— Бегом подымайся. Плавать умеешь? — Глазами шалыми по сторонам шаря, ножик маленький, которым девушка яблочки чистила, мужчина хватает.

— Да я ж на сносях, куда плавать то? — Хлопает девушка ресницами, опасности не вразумляя.

Лют ответить не успевает, как в каюту, кровавый след оставляя, голова чернушки, что Сладе прислуживала, от тела отделенная вкатывается. Не кричит девушка, ужасом скованная, но миг спустя решается, Люта за руку хватая, вперед него бежит.

Воды морские на миг захлестывают, дух вышибая, но все ж отпускают бабу тяжелую. Рядом Лют выныривает, да, руку Слады на шею свою вскинув, в сторону брега скалистого грести начинает. Девушка в растерянности головой вертит по тьме ночной, огнем рассеченной, мужа отыскать надеясь. Но впусте все. Вода соленая по щекам течет, со слезами перемежаясь, понимает Слада, что бегут они бесславно, княжича на произвол судьбы бросая. Коли не дитя во чреве, воротилась бы девушка, что б подле мужа смерть свою встретить. Рука об руку, как дедами завещано в царство Озема вместе спуститься. Но душа не повинная, что к сердечку материнскому в страхе жмется, на позорное бегство подстегивает.

Спроси кто Усладу, как до берега они с Лютом добрались, не ответит. Но к рассветной мари к земле подплывают, да от воды отплевываясь без сил на камни падают. Гладит живот дочь кузнеца, дитю покой внушая, а у самой в горле комом еж свернут, да не прогнать, ни проглотить сил нет. Грудь печет, то ли от плаванья дальнего, то ли от слез не пролитых, да руки мелко вздрагивают, истерику предвещая. Видит Лют, что неладное с любовницей княжеской, помочь надо бы, но силы все на путь до брега отдал, ныне даже слова сказать от боли не может. Знает Слада, не место, да не время горю придаваться, оттого волю свою в кулаке сжимая, подняться пробует. Ноги, хоть хозяйку слушать не желают, да под упорством бабьем преклоняясь, подчиняются.

— Лют, чем помочь тебе. Нельзя нам тут отлеживаться, заметят, да искать кинутся.

— Нельзя… — хрипит сын воеводы, мгновений пару раздумав, к себе Сладу притягивает, шепча торопливо, покуда силы в конец не оставят: — Слушай внимательно, женщина…. Тут Сурож недалече. Иди на восток, да близ моря держись, к граду и выйдешь. Спроси там гончара Ерему, можешь говорить, что женой сыну его старшему приходишься. Тот уж лет осемнадцать в граде морду не кажет. — Лют дух переводит, с мыслями собираясь. — Ереме скажешь, что сын его при князе Святославе службу держит, да в поход отправился. Тебя же к родителю отрядил, а недалече от града на обоз в лесу разбойники напали. Всех перерезали, а ты под телегой схоронилась, а как опасность миновала, по тропе пошла и к граду вышла. Будут еще, что спрашивать, блажить начинай, слезами поливайся, животом прикрывайся. Дураков нет с бабой беременной слад искать. Коли выживу, за тобой вернусь, коли не судьба нам встретиться, не забудь, кого под сердцем носишь. То не просто ребенок, то сын князя и быть ему властителем земли русской.

С тем и прощаются. Слада юбки мокрые подобрав на восток уходит, стараясь не думать, что судьба ей уготовила. С каждым шагом сделанным, гонит прочь свои мысли женщина, что в голове роем пчелиным жужжат, на боли телесной сосредоточиться не давая. Каждый локоть пути пройденного, отдаляет ее от жизни той, к которой за год последний привыкла. Уходит Услада от мужа любимого, что лишь улыбкой одной душу успокаивал. Оставляет за спиной благополучие то, когда в шелках, на постели из льна беленого спать ложишься. Прощается с человеком, что погибнуть ей не дав, с корабля вытащил, своей жизнью возможно за деяние это поплатившись. И лишь об одном мечтает Услада, что не "прощай", а "до встречи" говорит она жизни прошлой, и как знать, даст бог, еще свидятся.

К полудню на тропу у подножья леса женщина выбирается. Платье уж высохло давно, солнцем жарким обожжённое. Ноги трусит, как у лошади загнанной, в ушах шумит, а во рту привкус соли, которой в море вдосталь наглоталась, нёбо высушивает. Коли не дитя, за жизнь которого, она Слада, ответ пред Родом держит, давно бы замертво пала. Тут же за тонкую нить сознания здравого хватается, хотя силы еще у брега покинули. Понимает девушка — не дойти ей до града. Пить охота, так, что голову мутит, еще и тошнота подкатывает, голодным стоном в животе отдавая. Совсем надежду утеряв, как в мираже перестук копыт слышит. Горячей волной страх подступает, неужто догнали вороги? Да неужели напрасны все муки, что терпела, с корабля убегая. По сторонам глазами девушка рыщет, спасенье ища. Да вот как назло, ни деревца чахлого, ни куста какого, где схоронится можно, окрест не видать. Отчаянье волнами подступает, грудину в тиски сжимая. Прощается Слада с солнцем ясным, да с ребеночком не рожденным. Но вот из-за горки повозка выезжает старая, мужичком дряхлым ведомая. Лошадь та, что телегу тянет под стать погонщику своему, вся крива да неказиста, и посему видно, помирать ей уж годков десять как пора, а она все из вредности бегает. Дочь кузнеца, счастью своему не веря, на колени пред повозкой падает, руки к небу простирая.

— Постой, батенька, не брось в беде деву, чадо ждущую.