Цветочек аленький - [48]

— Не чего ему боятся, коли заговоров не чинит. Не майся сердцем, покуда не известно, чем сын мой с твоим занимаются.

— А Улеба? Без ведома его да позволения не станет Лют супротив воли твоей идти. — Свое гнет воевода старый, слов Ольги не слыша. — Он в служение княжичу отдан был, оттого и приказы его исполняет.

— Пощады для сына просишь? — Ольга зло к воеводе поворачивается. — Он приглядывать за Улебом ставлен был, да о затеях глупых мне докладывать, а не приказы бездумные юнца горячего выполнять. Почему не донес? Не отговорил? Поперед моих интересов интересы княжича ставит? Разве то не предательство? — Как пламя Перуна княгиня вспыхивает. В угрозах мужчине старому, свою боль выплескивая. Ведь даже в сне страшном не могла Ольга представить, что меж предателем венца княжеского и сыном ее различий не будет. — А коли дело до казни дойдет, то никто ее не избежит. Не твоя кровь, ни моя! — Со словами последними Ольга прочь Свенельда прогоняет, что б в тишине обдумать, как дальше жить, с грузом на сердце не подъемным.

Отрывок из письма Ольги Константину Багрянородному.

"… Дошли до ушей моих известия, что сердце тревожат. Не по умыслу злому, а по неведению, пригрел в тереме своем ты предателей, что против меня зло мыслят. В овечью шкуру сына княжеского, обряжен волк, который стаю свою под удар ставя, хозяином леса стать жаждет. Да будет тебе ведомо, что меж березок тонких и дубов вековых, в буреломах и на опушках лесов наших, нет никого, кто силой своей с медведем тягаться станет. Лишь глупый кутенок, волком матерым себя мнящий, осмелиться тявкать на батьку бурого.

Не стоит в леса наши ходить по грибы да ягоды тем, кто дорог всех не ведает, да щенков не разумных подкармливать, ибо зол и не обуздан медведь, в берлоге потревоженный…."

Гонца в Царьград отправив, велит Ольга дружину снаряжать, да в Новгород выдвинуться. А вместе с ними людей поверенных, что тайны о сыне названном выведают. Коль правду сказал скоморох, да все подтвердится, велено ратникам Улеба силой в Киев везти.

Вестей дожидаясь, томится княгиня в светелке своей, терема не покидая. Уж со всех концов княжества огромного гонцы собрались, галдят, да Ольгу требуют. Та же у окон, ставнями прикрытыми, сидит, ругань их слушает, но не выходит. Нет желания дела делать, да думы думать, покуда сердце за сына не спокойно, да душа, из груди вынутая, поодаль где-то мечется, правду о ребенке любимом признавать нехотя. Святослав, от дел навалившихся обезумев, мать в чувства привести пытается. Каждый день в светелку ее заглядывает, с просьбой подсказку дать, как интересы княжества сохранить, под других не прогнувшись. Ольга ответов не дает, лишь отворачивается, видеть никого не желая. А тут, как на зло, со всех волостей требы приходят. Где хлеб погиб, где волки лютуют, под Псковом вновь разбойники объявились, а близ Перемышля, где хорват избы строит, бунты вспыхивают, которые коль не успокоить пока не поздно, и до Киева доберутся. Уж когда Святослав в отчаянье в поход военный удрать собирается, вести долгожданные, из Новгорода приходят. Казалось, и ждали всего три седмицы, а облегчение сердцу, будто годину тишь стояла. Но нет в вестях тех ни радости, ни успокоение сердцу Ольгиному. Чернушка, что в тереме новгородском Улебу прислуживала, рассказала, как беспокойством маясь, полюбовница княжеская, которая сына ему под сердцем носит, сетовала на судьбу горькую, что выбор предоставила меж богами истинными и любовью Улеба. Позабыв, где спутнице князя язык держать должно, рассказала Услада прислуге своей, что по законам европейским в храме Единого князь новгородский венчаться с ней желает. И будто мало слов чернушки, еще и ратник молодой сыскался, который слышал, как за чаркой меда воевода Лют с князем Улебом диалог вели в пол голоса. Тот солдат любопытен оказался не в меру, вот подслушать и решился, а как смекнул о чем речь ведут, за благо посчитал сбежать, покуда не все услыхал. Всего-то и услышал вояка предложение одно, но и того хватило, что б понять — заговор против Киева побратимы готовят.

Тяжело на душе у матери, что в бесчестье сына убеждают. Хоть бы рядом был тот мальчик маленький, что за юбку держась, ходить учился. Успокоилась бы женщина в объятьях рук сыновних, что за шею хватаясь, с любовью крепче прижимаются. Вырос мальчик, богатырем статным не став, умом живым отличается, да только не во благо семьи своей, а лишь в угоду желаньям собственным голова его служит. Ему бы в Киев вернуться, да сомненьями, что душу терзают, выход дать, а не исподволь, со спины грязью кидаться.

На пол Ольга падает, за грудь хватаясь, блазнится* княгине конец ее близится. Не выдержало сердце женское, тоски непомерной. Когтистой рукой Сумерла* горло сжимает, легкую смерть даровать не собираясь. Кровь, что толчками в виски стучится, теплой рудой сквозь уши выйти пытается. Взглядом от боли мутным Ольга Морену встречает, что с равнодушием деланным над княгиней стоит, помочь не спеша.

— Что блажишь, аки гузыня деревенская? Не подохнешь сегодня, лишь помучаешься. В муке мысли верные приходят, да решенья праведные, от тех, что ранее приняты были отличные. — Ведьма на корточки приседает, руку холодную ко лбу княгини прикладывая, разум от боли очищает. — Думай, Ольга, на что сына своего обрести хочешь. Кровь не твоя, то верно, да только пусть тебе голову не застит то, что не ты, а девка древлянская Игорю Улеба рожала. Не уйдет боль, коршуном сердце терзать станет, вороном плоть выклюет, для себя смерти просить станешь, да только нет проклятым дороги в мир, где Озем правит.