Цветочек аленький - [46]

Опосля беседы с церковником, Константин князя новгородского позавтракать на верандах приглашает, да дела уже земные обсудить.

— К Ольге, матери твоей названной, хоть почтение испытываю, а правоту твою не признать не могу. — Отправляя в рот виноград сушёный, император византийский разговор заводит. — Где это видано, что б ребенок старший со стола мачехи объедки собирал? Дам кораблей тебе, что по морю быстрей руговских ходят, да людей, которые править ими обучены. Злата дам полновесного, дабы воинов в наем купить мог. Из булгар бери, они ваш род не любят, за тебя, как за свою правду сражаться станут. А я пока голубей разошлю, там, глядишь, к войне твоей весь мир христианский присоединится, как только стрелу первую пустишь. — Константин обещаниями сыпет, о том, что пока исход восстания не ясен будет, войны византийские с места не двинуться, умалчивая. — Взамен прошу миссионеров моих привечать, да десятину с дохода земель киевских в казну Византии пять лет уплачивать, дабы покрыть расходы, что за войну твою понесем.

Условия те, что царь византийский князю новгородскому выдвинул, не плохи, конечно, но знает Улеб, что в деле любом, цена завсегда поначалу выше вдвое. До обеда торгуясь, кулаками по столу стуча, да черта всуе поминая, спорят мужи венценосные, для себя выгоды ища. Но за трапезой дневной, к согласию приходят. Оттого расстаются друг другом довольные, веря, что каждый свое с требовал.

В светелке Улеба Слада дожидается, на сундук дорожный присев, живот огромный гладит, тихонько песню колыбельную дитю не рожденному напевая. Казалось бы, как любить можно того, кого и в руках ни разу не держала, но знание, что кусочки душ ее и человека любимого в одном создание слились, сердце нежностью переполняет. Увидав супруга своего, покамест не законного, Слада суетливо встать пытается, что б как должно жене покорной, мужа стоя встретить, но сил не рассчитав, с ног отсиженных валиться, кряхтя, да руками опоры ища, назад падает. Княжич, женщину жестом останавливает, покуда та вновь подняться не решилась, да рядом присаживаясь, руку ей на плечо кладет.

— Солнца доброго, княже. Целый день тебя дожидаюсь, вести рассказать желая. Как просил ты, пообщалась я с кумушками, да кое-чего для тебя разузнала. Говорят, зело зол император византийский на мачеху твою. — Не желает Слада в разговорах Ольгу княгиней называть, так как, россказням Улеба уверовав, лишь себя таковой считает. — Хотел он ее за сына своего просватать, да только отказала Ольга. Роман же, царевич то бишь, с девкой блудливой, что в таверне отцовской мужикам за серебрушку тело отдает, связался, да жениться на ней хочет, императрицей следующей сделать. Константин от того еще пуще серчает, да в бедах этих Ольгу винит. — Слада сплетню рассказывает, самодовольно голову задирая, что бы видел муж ее названный, какая молодец любимая его, за один денечек всего, разузнала по более, чем доносчики княжича за пол года выведать смогли.

Улеб, вестями доволен остается, Сладу по животу погладив, в лоб целует, отдыхать отправляя. Сам же весь вечер и ночи половину гадает, как знания новые применить, чтоб для себя пользу выгадать.

Подслушано из воспоминаний Люта о церемонии крещения Князя Новгородского — Улеба Рюриковича.

Жарок день, что на крещенье Улеба выпадает. Тело в мареве зноя вязнет, словно в покрывале из пуха овечьего. На три локтя от солнца слепящего не видать ни зги, а коли вглядываться, то глаза слезами наливаются. Церковь, где на шею княжича крест взденут, на горе расположилась, издали куполами, золотом умащенными, поблескивая. Подъем, крутой да извилистый, в жару такую с трудом дается. Пыль, что из под ног в сапогах кожаных выбивается, за шиворот оседает, с потом мешаясь. Оттого, еще версты не пройдя, чешешься, ногтями до крови плоть раздирая. От воздуха, что солью морской пропитан, да влагой прибрежной раздут, дыханье спирает, грудину сдавливая.

Долог путь, но, благо, что конец все ж имеет. Тяжело дыша, да от пыли горной, что на зубах скрипит, отплевываясь, прибываем мы к храму господнему. Высокие стены, белены начисто, с окнами, что бойницы на стенах градских. Купола, крестами вверх уходящие, ярче солнца летнего в небе отблескивают. Улеб, величия того не замечая, к уху моему склоняется, спрашивая:

— Одно не ясно мне, друже, как отец Феофан пузо свое растит, коли каждый день по ступеням тем в гору карабкается? Али есть другая дорога, местечковая, а не для гостей из-за моря прибывших?

Весь княжич в словах тех, уж судьба его решается, а ему бы все потешаться. За день до крещения, князь пропадал куда-то, как Слада сказала, в леса ходил, у Велеса прощенья искать. Да только услышит ли отец леса из-за моря просьбы? Али деревья все донесут, шурша листвой своей, одним им понятную песню. Ох, не будет блага от затеи этой, негоже богов гневить.

В храме Единого холод стоит, как в подвалах наших, где мясо бабы студят, что б сохранить по дольше. После солнца яркого, свет, что от лампад жиром залитых да свечей тонких идет, тьмой непроглядной кажется. И мутит разум, что от жары отойти не успев, тут же в холоде меж благовоний оказывается. Потолки расписные ввысь устремляются, нависая над головами глыбами многовесными, давят на душу, так, что букашкой никчемной в царстве божьем себя ощущаешь. Запах трав сладковонных голову дурманят, и хочется либо бежать отсюда в леса родные, либо впитаться в стены эти, в величии храма растворяясь, частью него стать.