Цветные миры - [56]

Однако именно старейшина пользовался в церковных сферах известным влиянием. Это был огромного роста горластый мужчина. Он завидовал успеху Уилсона и рассчитывал снискать благосклонность епископа своими взносами в «долларовый фонд», являвшийся основным источником существования церкви. Уилсон негодовал, видя, как старейшина пытается свести на нет его общественную и благотворительную деятельность с помощью более крупных вкладов в общий церковный фонд. Назревавший между ними серьезный конфликт был предотвращен епископом. В вопросе о распределении средств фонда он стал на сторону Уилсона, но в то же время втайне обещал старейшине поддержать на церковном съезде в 1940 году его кандидатуру на пост епископа.

Этого Уилсон, разумеется, не знал. Достигнутые им успехи внушили ему уверенность в том, что его заслуги обеспечат ему единодушное избранно под бурные аплодисменты собравшихся. Однако на церковном съезде в Чикаго он потерпел сокрушительное поражение. Большим препятствием к его избранию послужило то обстоятельство, что для африканской методической церкви он был новообращенным. Эта давно сложившаяся организация требовала от своих членов длительного испытания. Уилсону полагалось быть пока что рядовым работником, а он этого не учитывал. Он не понимал, что в глазах членов африканской методистской церкви его прошлая работа в качестве баптистского проповедника ничего не значила. Рузвельту было ясно только одно: место, которого он добивался, продали с молотка, и досталось оно тому, кто больше за него заплатил, — старейшине.

По возвращении в Бирмингем Уилсон приступил к своим прежним обязанностям, при этом он не счел нужным скрывать свою неприязнь к епископу. И тогда случилось неизбежное: в конце года без всякого объяснения или предупреждения он был переведен в Эннисберг в той же Алабаме, в жалкий, захудалый приход.

Уилсон запротестовал. Епископ откровенно высказал свое мнение:

— Вы хотите стать епископом? Для этого вам надо как следует потрудиться.

— В Чикаго были люди, которые трудились дольше и упорнее, чем ваш кандидат.

— Конечно, были, сын мой. Но большинству священников не суждено стать епископами.

— Ведь все мои труды в Бирмингеме пропали даром, — возражал Уилсон. — Все, что я сделал там, достанется вашему ставленнику, а меня сунули в старый, заброшенный приход, чтобы я снова карабкался вверх с самого дна. Четыре года усилий пошли прахом.

— О нет, — сказал епископ, — ваш труд ее пропал. Церковь воспользуется фундаментом, который вы заложили. Подыскать человека для продолжения вашей работы легко, а вот найти такого, как вы, дабы организовать дело заново, — задача куда более трудная. В Эннисберге вам представится такая возможность.

Возмущение Уилсона не утихало.

— Это несправедливо! — сказал он.

Епископ холодно посмотрел на него и сказал:

— Не хотите ехать — не надо!

У Рузвельта Уилсона не оставалось никакого выхода. Он попался в западню. Но Соджорнер, которую нелегко было вывести из себя или расстроить, заявила вполне хладнокровно:

— Поедем и посмотрим, что там такое.

Эннисберг был расположен в семидесяти пяти милях от Бирмингема, на Таллахусе, небольшой и грязной речушке, неподалеку от границы штата Джорджия. Здесь имелись кое-какие промышленные предприятия, главным образом текстильные. Кроме того, благодаря своим красивым окрестностям городок стал местом пребывания многих крупных промышленников с севера Алабамы. Однако здесь, как и во всех южных городах такого типа, имелась своя Черная Яма — заболоченный район вблизи реки, где проживали негры — слуги и рабочие. В скученных негритянских кварталах, лишенных, если не считать реки, какой-либо канализации, улицы и тротуары находились в самом запущенном состоянии. Хватало там и нищеты, и преступности. Прибыв сюда из Бирмингема поездом, Уилсоны осмотрели город. Довольно чистые и красивые кварталы, заселенные белыми, размещались на возвышенности вокруг главных торговых заведений. Ниже стояли заводы и фабрики. Отсюда Уилсон с женой отправились в Черную Яму. Здесь, в самом центре этого перенаселенного района, стояла африканская методистско-епископальная церковь Аллена. Это было старое, обшарпанное деревянное строение, требовавшее немедленного ремонта. Но оно было своего рода местной достопримечательностью. Существовала эта церковь уже пятьдесят лет, а может быть, и больше, и ее знал любой горожанин, черный или белый. Церковная община только что понесла тяжелую утрату, завершившую длинный ряд других бед: прежний проповедник, двадцать пять лет отправлявший здесь богослужение, умер, и город его оплакивал.

Это был человек с громовым голосом, когда-то очень энергичный, но за последние годы растерявший и силу, и способности. Он был строг и несколько заносчив с паствой, но подобострастен и покорен с белыми, особенно с богачами, вносившими некоторую лепту в церковный фонд. Когда священник состарился, руководство общиной фактически перешло в руки церковного совета во главе с негром по имени Карлсон; с помощью кружка со странным названием «Аминь» он делал в приходе что хотел.

Характерными чертами этой общины были еженедельные религиозные радения, организуемые кружком «Аминь». Кучка пожилых верующих, большей частью женщин, каждую неделю слушали проповеди. Начинались они неизменно в спокойном, почти разговорном тоне, но постепенно превращались в громкие, пронзительные призывы к богу и человеку. И тогда на сцену выступали члены кружка «Аминь»; они как бы возрождали обычай массового участия в богослужении, возникший задолго до появления греческого хора и распространившийся из африканских джунглей за океан, в Вест-Индию, а оттуда в Алабаму. Они вскрикивали и медленно приплясывали, рыдали и пели, взвизгивали и конвульсивно извивались; всех участников охватывала истерия, они тряслись, завывали и вопили словно одержимые. Истерия охватывала и большинство присутствующих, при этом белые посетители тайком хихикали в носовые платки, а позднее смаковали подробности негритянского богослужения. Нередко молящиеся доводили себя до полуобморочного состояния: многие в изнеможения падали на пол, другие, выбившись из сил и тяжело дыша, продолжали сидеть на стульях. Большинству членов кружка «Аминь» эти языческие оргии давали яркие, волнующие ощущения — нечто такое, ради чего они жили всю неделю. Иногда подобное повторялось и по средам на вечернях молитвенных собраниях.