Цветные миры - [26]

Мы мчались по необозримой равнине, которую пронизывал холодный ветер, дувший, казалось, с Северного полюса. Это был безлюдный и бесплодный край; лишь изредка по пустынной дороге устало тянулись путники, И вдруг, словно по волшебству, картина изменилась. Безлюдье северной пустыни осталось позади. Мы плавно неслись по превосходному полотну, посыпанному щебнем, в японских вагонах, более удобных, чем пульмановские. Обслуживание было образцовое. Мы проехали старую границу, миновали становища кочевников, потомков Чингисхана, и прибыли в столицу нового маньчжурского государства, созданного Японией в 1932 году.

Я поспешно направился дальше, в глубь Китая — цели и объекта захватнических планов многих стран, начиная с Японии и кончая Америкой, с десятого и по двадцатый век. Утром, сойдя с поезда, я сел на пароход в большом Дайренском порту. Мои попутчики вручили мне три разноцветные «прощальные ленты», и по оригинальному японскому обычаю я и еще с десяток пассажиров парохода держались за кончики лент, а друзья на берегу разматывали клубки серпантина до тех пор, пока между пароходом и берегом не протянулась радуга цветных полосок бумаги. Так я распрощался с Маньчжоу-Го.

Китай — непостижимая страна. Приезжий с малонаселенного Запада только здесь впервые понимает, где в действительности сконцентрировано население земного шара. Еще ни одна страна не поражала меня в такой степени. Путешественнику ни за неделю, ни за год Китай не понять. Разумеется, с помощью моих теоретических познаний и получаемых объяснений я получил возможность в весьма слабой степени разобраться во всем том, что я вижу и слышу. Теперь мне стало ясно, как никогда, что, изучая всемирную историю в том виде, как мне ее преподносили, я не мог создать себе правильного представления об истории китайского народа.

Я пишу это письмо, находясь на Великой Китайской стене; под моими логами лежат двадцать три века истории. Впереди меня, за долиной, высится пурпурные скалы Маньчжурии, а позади — желто-коричневые горы Китая. Четверо кули за семьдесят центов подняли меня сюда и снесут обратно вниз. И вот я стою здесь, на том единственном творении рук человеческих, которое, как полагают, можно видеть с Марса. Это не глинобитная стена и не груда булыжников. Своей прочностью Китайская степа превосходит мощный бастион Константинополя, который в течение стольких веков спасал средиземноморскую цивилизацию от германского варварства. Она сложена из тщательно высеченного камня, искуснейшим образом пригнанного и скрепленного навечно известковым раствором; высота ее колеблется от двадцати до пятидесяти футов, а длина составляет две с половиной тысячи миль. Ее сооружали миллионы людей. Увенчанная сторожевыми башнями из великолепного кирпича, она стоит немая и неподвижная уже более двух тысячелетий, как и сам Китай.

Я беседовал с группой видных китайских деятелей и бизнесменов. Мы разговаривали почти три часа. Я смело завязал сам беседу, рассказав о своих предках-рабах, о своем образовании и путешествиях, о негритянской проблеме в Америке. Затем я начал задавать им вопросы:

— До каких пор, по-вашему, Европа сможет господствовать над миром? После мировой войны вы избавились от политического господства Европы, по крайней мере частично. Но как вы предполагаете избавиться от господства европейского капитала? Успешно ли развивается рабочее движение в вашей стране? Почему вы ненавидите Японию сильнее, чем Европу, хотя от Англии, Франции и Германии вы пострадали больше, чем от Японии?»

Мансарту хотелось предотвратить обычные для иностранцев расспросы и комментарии по поводу негритянской проблемы в Америке, чтобы самому получить как можно больше информации о Китае из уст самих китайцев. Он продолжал:

— Сегодня я увидел на улицах вашего города нечто такое, что напомнило мне Америку. По набережной прогуливался со своей няней хорошо одетый английский мальчик лет шести. Навстречу им шло несколько китайчат в нищенской одежде. Повелительным жестом мальчик приказал нм сойти с тротуара. Дети покорно подчинились и сошли в канаву. Белые вообще обращаются здесь с китайцами так, как с нами, неграми, обращаются на юге Соединенных Штатов. Я слышал, что китайцев лишь недавно стали пускать на ипподром, считающийся у вас в городе фешенебельным местом развлечений. Белые чужеземцы распоряжаются в вашем городе, заставляют ваших детей обучаться в отдельных школах и вообще действуют так, словно Китай и китайцы — их собственность. Почему вы это допускаете?»

Годы спустя Мансарт испытывал глубокий стыд за эту встречу и за подобные вопросы, которыми доказал свое крайнее невежество в делах Китая и его истории. Он никогда не изучал по-настоящему китайской истории и ничего не читал о Китае. В начальной школе Китай был объектом насмешек, а китайцы изображались какими-то чудаками. В колледже он изучал историю королей Англии и Франции, но не имел понятия об императорах династий Хань или Минь. В тот момент, в 1936 году, Мансарт даже не подозревал об ужасной трагедии, разыгрывающейся в Китае, о «Великом походе» от Фуцзяни через Юньнань и Сычуань в Шэньси. В это самое время Чжу Дэ, о котором Мансарт никогда и не слышал, ускользнув из ловушки в снегах Тибета, выступил на соединение с Мао Цзэдуном в будущей красной столице — Яньани. Изнемогающие от рабского труда, забитые и покрытые вшами, китайские крестьяне с трудом поднимались с колен, чтобы править своей страной. Не имея понятия об их трагической трехтысячелетней истории, завершившейся в двадцатом веке кровопролитной национально-освободительной борьбой, Мансарт в своем невежестве спрашивал китайских лидеров в Шанхае, почему они позволяют Западу унижать ах и господствовать над ними!