Цветные миры - [108]

— Вы же знаете, это испанский город, разрушенный бомбардировкой.

Но Джин этого не знала; она вообще поняла, что ей многое неизвестно. Теперь, глядя на огромное панно, ома слушала рассказ Эренбурга о том, как западные державы предали борющихся испанских рабочих. Англия. Франция и Соединенные Штаты допустили, чтобы эти оборванные, голодающие женщины и дети гибли, истекая кровью, под бомбами Гитлера и Муссолини. Какая ужасная трагедия! И какая низость!

Впервые в жизни Джин почувствовала, что ее преданность родине подвергается испытанию. Она ничего не сказала и сделала вид, что не замечает слез, блеснувших в глазах Эренбурга. Молча они вернулись в зал Плейель, и Джин разыскала свое место. Просидев в задумчивости некоторое время, она оторвалась от своих размышлений, услышав, что на трибуну приглашается какая-то женщина из Вьетнама. Та выглядела как редкостная, изящная китайская статуэтка. На вид ей было не больше пятнадцати, на самом же деле она была матерью семейства. Говорила эта женщина на безукоризненно правильном французском языке.

— Народ Вьетнама, как и все другие народы, не желает войны! — воскликнула она. — Он слишком хорошо знает, что такое убийства, разрушенные жилища и опустошенные земли, чтобы не жаждать мира!

— Вьетнам? Что это за Вьетнам и где он находится? — спросила Джин Габриэля д’Арбусье, темнокожего негра из Западной Африки. Тот объяснил ей и стал развивать свою мысль:

— Под новой маской Французского Союза народ Вьетнама, как и народ Мадагаскара и другие народы Африки, Азии и Океании, различает все то же лицо Французской империи. План Маршалла, Атлантический пакт и намечаемый теперь Тихоокеанский пакт предназначены для одной цели — снабжать Францию и другие колониальные державы средствами, которые позволяют им удерживать в своих руках, усмирять и эксплуатировать принадлежащие им колонии.

Джин чувствовала растерянность. Подобно большинству американцев, она всегда рассматривала план Маршалла как одни из способов помочь нуждающимся странам. Она никогда не пыталась сама разобраться в задачах Атлантического пакта. Большинство народов мира казались ей отсталыми и невежественными — трудными детьми цивилизации и в то же время ее жертвами. Ее охватил трепет восторга при известии, что китайские и корейские делегаты, не добившиеся разрешения на въезд во Францию, организовали параллельный конгресс в Праге. Когда же с Пражского конгресса сообщили о падении Нанкина, она поднялась вместе со всеми делегатами, приветствуя победу китайского народа.

И вот настал кульминационный момент конгресса, когда в зале транслировались выступления из Праги. Двести тринадцать делегатов из тринадцати стран, которым напуганное французское правительство запретило въезд в Париж, заседали там одновременно с Парижским конгрессом, демонстрируя единодушное стремлен не человечества к миру. По всему партеру и на балконах зала Плейель гремел голос главы китайской делегации:

— Мы идем вперед! Мы будем неустанно продолжать наше поступательное движение к миру! Борьба за мир охватит весь земной шар!

Русские были в центре всеобщего внимания. Это была представительная делегация: увенчанный белым клобуком митрополит; мать двух героев войны, напоминавшая своим видом мадонну; учтивый писатель Фадеев и пылкий Эренбург. В общих чертах Джин было известно, почему Соединенные Штаты не любят Россию и опасаются ее; и теперь ей было интересно узнать, почему такое множество других стран, вновь образованных государств и малых народов Африки и Азии связывают свои надежды на светлое будущее с коммунизмом.

Величественное, внушающее благоговейный трепет зрелище массового митинга на стадионе Буффало явилось ответом на некоторые ее вопросы. Здесь собралось одновременно двести тысяч человек, а после полудня побывало еще по меньшей мере пятьсот тысяч. Это не было показным спектаклем. Джин не сомневалась, что французские наполеоны и германские вильгельмы часто устраивали более грандиозные и блестящие парады. Но она не была уверена в том, что неорганизованные народные массы изливали когда-нибудь свою душу в таком мощном, волнующе смелом призыве к прогрессу человечества. Этот призыв к миру звучал в ее ушах много дней и месяцев.

Джин совершила затем поездку на юг Франции, но вынуждена была спешить, так как не располагала свободным временем. Ей посчастливилось снова встретиться с Ильей Эренбургом. Тот радостно приветствовал ее и, по-отечески ласково улыбаясь, спросил:

— А не хотите ли вы перед возвращением домой взглянуть на Советский Союз?

Секунду-другую поколебавшись, Джин ответила:

— Конечно, хочу. С большим удовольствием!

И вот однажды утром в самый разгар лета она увидела один из величайших городов современного мира с его дивными бульварами, огромными общественными зданиями и отведенным на окраине участком для строительства нового, высотного здания университета. То тут, то там в переулках встречались обветшалые старинные дома, но всюду вокруг вырастали новые, отличные постройки. Здесь были парки и красивейшее в мире метро, магазины и универмаги, фабрики и жилища рабочих, и — что казалось Джин особенно непривычным — в центре внимания людей находились по развлечения праздных богачей, а жизнь и труд рабочих и интеллигенции. Наконец, в Большом театре она увидела шедевр театрального и хореографического искусства — «Лебединое озеро», блестящий балет Чайковского. В Мейкон Джин возвратилась окрыленная новыми надеждами и мечтами.