Цветные голоса - [8]

Она так же, как и я, повернулась к деду Гаврилу спиной. Тяжело вздохнула. Набрала побольше воздуха в легкие и, поборов страх, подняла платье выше поясницы. Несмотря на то, что на улице было очень жарко, я ощутила, как прохладный воздух коснулся меня. Кожа мгновенно покрылась мурашками, я вздрогнула, тело стало мелко дрожать. Грудь заболела, внутри живота все сжалось. Закусив губы, я стала ждать неизбежного.

Он хлестнул несильно. Мгновенно попка сжалась. Потом еще и еще несколько раз он хлестнул меня по голому заду. Не было больно, было стыдно, что он смотрит на меня. Через мгновение, ощутила, как кожа, где ударил прут, загорелась. Плача, я захныкала от боли. Дед отдернул мои руки, что крепко держали платье, оно тут же опустилось. Показалось, что боль сразу прошла. Я стояла, так как не могла ничего поделать. Просто плакала. Боялась даже вытереть слезы. Мне было не столько больно, как стыдно.

Потом завопила Светка. Несколько раз прут просвистел буквально у самого уха. Светка уже не кричала, а только рычала. Он нас, наверное, всего-то раз пять хлестнул, но нам показалось, что эта экзекуция длилась целую вечность. Светка стояла с задранным платьем, она не решалась опустить его. Дед Гаврил, пошаркивая ногами, куда-то удалился.

Повернувшись и посмотрев по сторонам, я убедилась, что его нет. Не знала, что делать. Убегать или еще нет, ведь он нас не отпускал. Посмотрев на свои красные ягодицы, я натянула трусы обратно. Переглянувшись и улыбнувшись друг другу, мы поняли, что отделались еще легко. Кожа продолжала жечь, но уже не так сильно. Жар, что обжигал место наказания, теперь сменился холодом, а после зудом. Светка вытерла заплаканные глаза, поправила платье и посмотрела на меня. Ее глаза просили извинения за то, что случилось. Но я не обижалась на нее, все уже прошло. На душе стало легко. Почему-то мне опять захотелось нарвать сливы, и бежать и бежать, на сколько хватило бы сил.

Мы улыбнулись друг другу, вытерли носы. Потерли наши высеченные зады и уже хотели уйти, как услышали из-за деревьев крик деда Гаврила.

— А ну! Поть сюда! Да живей! — он кричал не так злобно, как еще минуту назад.

Мы переглянулись и нехотя поплелись на его голос. В сердце опять заныло, мурашки выступили на коже. Выйдя из-за деревьев, мы увидели маленький домик. Дед сидел на перевернутом ящике и махал нам рукой. В его жесте было что-то знакомое, даже доброе. Так махала мне мама, когда провожала в школу. Я сразу перестала бояться его, пошла легко, почти вприпрыжку. Светка еще охала, почесывала свою попку, но уже гордо шла за мной. Похоже, она начала гордиться наказанием. Мол, мы теперь породнились, испытали такое, что нас вовек не разлей вода. Впрочем, мы и так с ней были что ни на есть настоящие подружки.

Дед Гаврил сидел перед столиком. Он указал рукой на скамейку. Я осторожно присела, все же побаливало одно место. Светка плюхнулась, но тут же вскочила, потирая свой зад. Сразу стало весело.

— Не сердитесь, так положено, — спокойно сказал дед Гаврил и достал из домика банку с молоком и хлебом.

Мы поудобнее устроились за столиком и с радостью стали уплетать все, что он нам предложил. Уже через пять минут мы забыли про розги, про то, как, заикаясь, дрожали, про мой голый зад и ноющую кожу. Я забыла про все.

И все же, как это здорово вот так тайком пробраться в сад. Оглядываясь по сторонам, сорвать с десяток слив. Давясь, запихивать их в рот. Чавкая, глотать. А они сладкие, и по рукам бежит их сок. Как будто играешь в игру «старики-разбойники». Кто кого. Или ты украдешь, или попадешься. А вообще он добрый, и мед у него сладкий, и хлеб ароматный. Светка перестала хныкать.

Так что думаю, что мы сюда еще не раз залезем.

Фотография

— Ну как ты мог, как мог так поступить? Чего тебе не хватало? Чего? Я ведь тебя люблю, а ты меня бросил. Почему? Почему?

Девочка металась по комнате, ее заплаканные глаза косились в сторону, туда, где был он. Ответа на ее вопросы не последовало, она не выдержала и со всего маху упала на диван. Пение птиц прервалось и по комнате разлетелись ее рыдающие всхлипы. Плечи девочки судорожно дергались, она прижимала к лицу подушку, что вышила ей мама и плакала, плакала навзрыд.

Как это тяжело, когда любишь другого, вроде ты летаешь в облаках, прыгаешь, твое тело невесомо, но вот гиря… Откуда она взялась? И в следующее мгновение ты обреченно падаешь на землю. И реальность возвращается к тебе. Так больно, так больно в душе. Ты не обращаешь внимание на сломанные руки и вывихнутую лодыжку, это только физическая боль, а в душе все намного тяжелее.

— Как ты мог? — не отрывая лица от уже мокрой подушки, прохрипела девочка.

Сегодня суббота, она не в школе, да и какие тут уроки, не до них. Она его помнит еще с осени, увидела у Светки и все, как будто по голове чем-то шандорахнули. Такой малый, кудрявый, рыженький, а глазки как у бычка. Светка его ругала, говорила, что он козявка и балабол, и она забрала его у нее, все равно пропадет.

Оле нравилось быть с ним. Несмотря на свою улыбку, кажется, еще секунду, и он откроет свой рот и начнет без умолку трещать, но он всегда молчал. И поэтому она могла спокойно с ним говорить, а он только слушал и улыбался. Как приятно, когда тебя умеют слушать, вот Вовка вечно лезет с умными словами. А Димка тот еще перец, все время рассказывает анекдоты, нет, они смешные, но кроме них ведь должно быть еще что-то.