-Не, дед, я помню, как меня на пшено или горох коленями ставил, за провинности, типа пролью или рассыплю там чего, платье вот порвала - на заборе повисла... Лучше так как у нас, чем постоянное наказание, или когда мать бил у нас на глазах, а мы рыдали и тряслись. А детство? Да нормальное оно у нас получилось, бедноватое, но веселое, - задумчиво проговорила Алька. - Учились хорошо, всегда были в гуще событий, ущемленными не были, на бедность никто внимания не обращал, да и многие так жили, нормально!
Серега улыбнулся:
- Алименты были "Царские". Я в пятом классе всю зиму в школу бегом бегал, в кедах.
-Ах ты ж, суккин сын! - выругался дед, - а мне ж всягда говорил, что его дети ни в чем не нуждаются, алименты платит исправно!
-Вот я и говорю, - опять заговорила Алька, - лучше без него, прости, дед, он твой сын, но мы выросли нормально, не дерганные, и не бил нас никто, Серега, вон, на горохе не стоял.
Иван молчал, дед тяжко вздохнул...
- Дедуль, а ты где воевал?
- У сорок первом не взяли меня - с грыжей, Мишке семнадцать, Филиппу пятнадцать, были под немцем. Сумел я пацанов от Германии отбить, яак пострадавший от Советской власти, в ноги кланялся бургомистру, та ещё скотина, но вошел у положение. Устроил он их на дороги, латали-то постоянно, дождь пройдет и все, ни пройти, ни проехать, вот и была дорожная бригада из надежных людей. А пацаны там как подсобные были. А у сорок третьем нас троих сразу и призвали, меня ездовым поначалу во второй ешелон, а потом и на передовую попал, когда по Польше шли, бои везде были тяжелые, повыбил хриц много, вот я и... до Берлина, вместо лошадей в основном на пузе, но уже с автоматом. В Берлине был, да, расписался на этом ихнем рейстагу, за себя и Филиппа, а Мишку второго мая поранили, хорошо руку сохранили, хотели сначала отрезать, да войне-то конец, вот и смогли спасти руку-то.
-Дед, а награжден был?
-А яак же - самой что ни на есть солдатской - "За боевые заслуги"! Потом уже - "За Отвагу", "За взятие Берлина", "За Победу над Германией".
-Ух ты! Какой у нас героический дед!
-Не, Сяргей, обычный, тогда не до геройства было, просто тяжкая работа - землю от поганства очистить, вот и рвали жилы и гибли, не за медали. Это уж как повезет, были ж и такие, что к Герою представляли, а не получали, хотя там надо было враз двух Героев давать, а были и другие...
В воскресенье поехали в Медведку, деду сильно хотелось посмотреть, где они родились и учились, да и с невесткою познакомиться.
Мамка приняла их радушно - 'чё уж претензии предъявлять, когда столько лет без него живем, да и отец, что, ему свою голову приставил бы? Живет там, где-то, вот и пусть живет. Вы без него выросли, не пропали!'
Сережка уговорил деда и дядю съездить на пару дней в Свердловск и приехал оттуда дед преображенный, приодетый в цивильную одежду, но, как ни уговаривал его внук, не бросивший свои кирзачи.
-Дедуль, ты, прямо, лет десять скинул, глянь, какой молодой! - шутила Алька, а дед только ухмылялся, он приладился ходить 'у гастроном, кой чаго прикупить'. Решили уезжать после дня рождения Мишутки, до него осталось три дня.
Вот и сейчас он вышел из гастронома, неся в нитяной авоське треугольные пакеты с молоком, жизненно необходимые ему папиросы "Беломорканал", какие-то кулёчки...
По улице навстречу быстро двигалась группа людей во главе с секретарем райкома - Редькиным. Егорыч, не снижая голоса, что-то сердито выговаривал идущему рядом солидному мужчине, дед же, услышав этот голос замер столбом, прямо посредине тротуара. Он, казалось, не дышал, просто стоял и смотрел на Редькина, редкие прохожие, обходили его, а он ничего не замечая, смотрел и не двигался.
- Дедушка, вы мешаете! Отойдите пожалуйста! - шедший впереди всех молодой мужчина, сделал деду замечание, тот не слышал...
Редькин приблизился на расстояние трех-четырёх шагов и взглянул на стоящего столбом деда, поморщился,.. вдруг запнулся, остановился... вгляделся и, не глядя, кому, - резко сунул свою папку с документами... Дед все так же молчал и не сводил глаз с Редькина... Егорыч тоже смотрел только на деда, сопровождающие его остановились, недоуменно глядя на обоих. Редькин, как сомнамбула шагнул к деду, не говоря ни слова, обнял его и замер... Дед бросил свою авоську и тоже изо всех сил стиснул Егорыча. Так и стояли, обнявшись два мужика, и было понятно, что встретились давние друзья.
-Ванька!! - всхлипнув, шепнул дед, - Ванька, живой!!
-Старый!! Старый, я и не надеялся, что тебя тебя в этой жизни увижу!!
-Товарищи, - повернулся Егорыч к сопровождающим, - это мой фронтовой друг, который вытащил меня полумертвого, если б не старый, то есть Панас...- он сглотнул, - это такая радость, непередаваемая!
А дед, глядя куда-то вбок, позвал:
-Вань, хади сюды!
Сбоку вывернулся дядя Ваня с Мишуком на руках:
-Вот, Ванька, - сказал дед Редькину, забирая у Ивана Мишутку, - последыш мой, у сорок пятом сгондобил, в честь тебя названный! Я думал, не выжил ты, уж очень пораненый был!
Редькин порывисто обнял своего тезку..
-Я на фронте ни разу не прослезился, а сейчас глаза на мокром месте... Старый, ты жив!! Это же счастье!! Ты здесь откуда?