Цвет жизни - [28]
Я ухмыляюсь и шлю ему ответное: «Неудивительно, что наш ребенок ругается».
«Встретимся сегодня?» — пишет Мика.
Мои пальцы летают над экраном телефона. «За засранца все прощу, — набираю я. — Индийский?»
«С тобой хоть марсианский», — отвечает Мика.
Вот почему я не могу на него долго сердиться.
Моя мать, выросшая в высшем свете Северной Каролины, считает, что нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить средством для размягчения кутикул и кремом для кожи вокруг глаз. Поэтому она постоянно пытается заставить меня «позаботиться о себе», что в переводе на нормальный язык означает: «Приложи хоть какие-то усилия, чтобы хорошо выглядеть», а это совершенно нелепо, учитывая, что у меня маленький ребенок и около ста нуждающихся во мне клиентов, которые заслуживают мое время гораздо больше, чем парикмахерша, которая сделала бы мне мелирование.
В прошлом году мама преподнесла мне на день рождения подарок, которым я до сегодняшнего дня не воспользовалась: подарочный сертификат на девяносто минут массажа в дневном спа-салоне. За девяносто минут я могу многое успеть: составить одну-две записки по делу, заявить ходатайство в суде, приготовить завтрак и покормить Виолетту. И даже — если уж говорить начистоту — успеть покуролесить с Микой в постели. Если у меня появляется девяносто минут свободного времени, последнее, что мне хочется делать, — это лежать голой на столе, пока какой-то незнакомый человек натирает меня маслом.
Но, как замечает моя мать, срок действия сертификата истекает через неделю, а я им так и не воспользовалась. Поэтому, поскольку она знает, что я слишком занята, чтобы помнить о таких мелочах, она взяла на себя смелость записать меня в салон «Spa-ht On» — дневные спа-услуги для деловых женщин. Во всяком случае, так написано на их логотипе. Я сижу в приемной, дожидаясь, когда меня позовут, и удивляясь, как можно было придумать заведению такое название. «Спа-хт он»? Звучит ужасно.
Я задумываюсь, нельзя ли было оставить трусики под халатом, а потом пытаюсь сообразить, как открыть свой шкафчик и незаметно достать их оттуда. Может быть, в этом и состоит грандиозный план заведений, подобных этому: попадая наконец к массажисту, клиенты уже до такой степени взвинчены, что неминуемо покидают его в лучшем расположении духа, чем до того.
— Меня зовут Кларисса, — говорит мой терапевт голосом проникновенным, как тибетский гонг. — Вы располагайтесь, а я пока выйду.
В комнате темно, горят только свечи. Играет какая-то скучная музыка. Я сбрасываю халат и тапочки и, забравшись под простыню, устраиваю лицо в маленьком отверстии на массажном столе. Спустя несколько мгновений раздается негромкий стук:
— Мы готовы?
Я не знаю. Готовы ли?
— Теперь просто расслабьтесь, — говорит Кларисса.
Я пытаюсь. Правда, пытаюсь расслабиться. Я закрываю глаза секунд на тридцать. Потом, моргая, открываю их и смотрю через отверстие в столе на ее ноги в удобных кроссовках. Крепкие руки начинают скользить по моей спине вдоль позвоночника.
— Вы давно здесь работаете? — спрашиваю я.
— Три года.
— Могу поспорить, есть клиенты, при виде которых у вас отпадает всякое желание к ним прикасаться, — рассуждаю я. — Ну, черные волосинки, например, а? Ох…
Она не отвечает. Ее ноги перемещаются по полу. Интересно, теперь она думает, что я одна из таких клиентов?
Или она воспринимает мое тело, как врачи: кусок плоти, который нужно обработать? Или видит целлюлит на моей заднице и складку жира, которую я обычно прячу под бюстгальтером, и думает, что любительница йоги, которую она растирала час назад, была в гораздо лучшей форме?
Кларисса… Не так ли звали девушку из «Молчания ягнят»?
— Бобы и бокал отличного кьянти, — бормочу я.
— Что, простите?
— Извините. — Мой подбородок прижимается к массажному столу. — Трудно говорить в этой штуковине.
Я чувствую, что у меня начинает закладывать нос. Когда я лежу ничком слишком долго, такое случается. Мне приходится дышать ртом, и я начинаю думать, что терапевт это слышит; а иногда я даже пускаю слюни через отверстие. Еще одна причина, по которой я не люблю массаж.
— Иногда я думаю, что случилось бы, если бы я попала в автокатастрофу и застряла вот так вверх ногами, — говорю я. — Не в машине, а, знаете, в больнице в одном из этих ошейников, которые ввинчивают в череп, чтобы позвоночник не сдвигался. Что, если врач перевернет меня на живот, а у меня заложит нос, вот как прямо сейчас, и я не смогу ничего им сказать? Или я впаду в такую кому, когда ты не спишь, но не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, и говорить не можешь, а мне вдруг жутко захочется высморкаться? — Кровь уже прилила у меня к голове, в ушах гудит. — А можно даже еще проще. Что, если я доживу до ста пяти лет, попаду в дом престарелых и простужусь, а никто не додумается дать мне несколько капель африна?
Кроссовки Клариссы исчезают из моего поля зрения, и я ощущаю ногами прохладный воздух, когда она начинает массировать мою левую икру.
— Меня мама сюда записала, это был ее подарок мне на день рождения, — говорю я.
