Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [55]

Хавьер выключил мотор, мы вышли. С солнечной стороны холма все выглядело так, словно в пустыне шел снег: все было покрыто белой мукой. С теневой стороны толстые плоские листья нопала (опунции) выглядели почти здоровыми. Шумная птица колибри перелетала с растения на растение. «Она жадная, ей нравятся цветы кактуса», – сказал Хавьер. Он схватил крошечное белое существо размером с клопа и положил его мне на руку. «Сдави», – сказал он, и я сдавила. Мгновение твердое тело этого существа сопротивлялось, а затем лопнуло, как кусок пузырчатой пленки, оставив на моей ладони густое темно-алое пятно. «Это самки, – пояснил Хавьер, указывая на толстых, покрытых белым пухом существ, одного из которых я только что убила. – А это тот самый жук, самец». Самцы, худые, похожие на призраков существа, живут меньше самок – всего два-три дня, вся их энергия уходит на то, чтобы летать по воздуху и оплодотворять самок своего вида. Мы посмотрели на горы, укутанные в ледяные облака. «Полюбуйся на девственно чистый нос», – сказал Хавьер, и я смешалась, но потом поняла, что он говорит о свежевыпавшем снеге в Андах.

Опунция

Опунцию, или нопал, как ее называют испанцы, при правильном уходе легко выращивать: двадцать пять градусов по Цельсию, небольшой дождь. Однако она довольно капризна – похолодание или потепление всего на два градуса – и она умирает. Растения размножаются без вмешательства человека: листья опадают естественным образом, их крошечные колючки превращаются в корни. Нопал даже сам себя поливает: широкая поверхность листа – это его природная чаша для воды, растение собирает росу ночью и пьет ее днем. Если предоставить растения и жуков самим себе, насекомые убьют растения. Задача управляющего фермой – найти баланс между тем, чтобы жуки вырастали до максимального размера, и тем, чтобы кактусы выжили. «Через две недели мы пройдем по этому полю с воздушным компрессором и соберем кошениль, – объяснил Хавьер, когда мы остановились на другом холме. – Растения отдохнут два-три месяца, а потом мы снова заразим их». Он рассказывал это, показывая мне одну из коробочек с беременными насекомыми, которые прятались под каждым колючим растением. Они проживут еще пять месяцев, прежде чем снова наступит время сбора.

Сбор кошенили – граны, как ее называют местные жители, – это очень тяжелый труд. На гектаре плантации работают четырнадцать человек: мы смотрели, как они молча движутся по рядам опунций со своими компрессорами, наполняя ведра живым «снегом». Это была совершенно сюрреалистическая сцена – люди в капюшонах, перчатках и очках, постоянное шипение компрессоров эхом разносится по полям, как саундтрек к научно-фантастическому фильму. Защита была необходима: попади хоть один из тонких шипов в глаз, и рабочий может ослепнуть; шип трудно удалить, даже если он попадет на кожу. «Мы здесь привыкли к колючкам», – сказал Хавьер, посмотрев на руку.

Владельцем плантации был Антонио Бустаменте. Он появился как будто из ниоткуда как раз в тот момент, когда я делала снимок женщины, собирающей насекомых с листьев. Я огляделась и вдруг увидела обаятельного мужчину с проницательными глазами в щегольской панаме; он выглядел как настоящий искатель приключений. Скорее всего, так оно и было. «Я много лет прожил в Африке», – сказал он мне на безупречном английском. В 1970-х годах он переехал в Перу, начав бизнес по продаже тракторов, но в 1982 году прошел ураган Эль-Ниньо и вогнал всех местных фермеров в ужасные долги. «Я был разорен: мне ничего не могли заплатить», – сказал Антонио. Но один фермер смог заплатить ему – землей. Он передал Антонио участок в перуанской пустыне. Там был только небольшой колодец и солоноватая вода. Единственное, что там могло расти, это кактусы. «Вот так все и началось: я получил совет насчет кошенили от индейцев и больше никогда не оглядывался назад».

Перенести бизнес в Чили оказалось сложнее: там действуют настолько строгие законы об импорте фруктов и овощей, что между некоторыми регионами нельзя перевозить даже яблоки, и их приходится выбрасывать, складывая в специальные пакеты, предоставляемые автобусными компаниями. Поэтому, естественно, власти с особенной бдительностью отнеслись к идее Антонио, опасаясь, что он может принести опасное заболевание в корзинах с жуками. В результате его мешки с кошенилью проторчали у правительства целых два года. В кошенильных терминах это означало семь поколений жуков. «Я был единственным человеком, способным ухаживать за ними, и мне приходилось приходить в перчатках и очках, чтобы делать это», – продолжил он почти нежно. «Я романтик», – добавил он, как если бы это что-то объясняло. Антонио показал мне ковер, который только что заказал у местной индейской общины Мапуче, с полосами разных красных цветов, от пастельно-розового до темно-фиолетового, каждая была окрашена немного другой смесью кошенили с солями металлов. «Красиво, да?» – спросил он. Я согласилась, не покривив душой.

Однако существует и темная сторона кошенильной индустрии. Стальные чаны, которые я видела раньше на фабрике, были полны живых беременных насекомых, которых взбивали в краску «индекс № 4». «Вы вегетарианка?» – вдруг спросил Антонио. Я ответила, что нет, хотя немного опечалилась из-за трех или четырех убитых мной жуков, темно-бордовая кровь которых в тот день брызнула мне на руку. «Я не хочу думать о том, что творится у них в головах», – мрачно продолжил Антонио. Он часто получал письма от групп по защите прав животных с требованиями закрыть бизнес. Но мы сошлись на том, что есть вещи и похуже: пусть сначала эти любители животных избавятся от свиноводства и забоя цыплят, тогда, может быть, настанет время взглянуть на производство кармина.