Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [46]

Экскурсовод, сопровождавшая мою группу, так заскучала, ожидая, пока мы перейдем из одной пещеры в другую, что даже задремала, прислонившись головой к двери. Но мне удалось не заразиться ее скукой, потому что, как только отвратительная внешняя дверь открылась, у меня разбежались глаза при виде изобилия визуальных сокровищ. Трудно было не восхищаться древними Буддами, выкрашенными ярко-малахитовой зеленью. Их нимбы светились синим или даже были покрыты настоящим золотом – в тех местах, где убегавшие русские белогвардейцы не соскребли его перочинными ножами в 1920-е годы. Нам пришлось быть очень собранными и сосредоточенными, чтобы увидеть хотя бы половину фресок: несколько минут рассказа, несколько быстрых щелчков фонариком, и группу вывели под палящее солнце пустыни.

Из одних пещер меня вытаскивали последней, а другие разочаровали. Среди драгоценнейших произведений буддистского искусства в Китае некоторые, особенно часть работ периода Северного Чжоу VI века, выглядели немного нелепыми, детскими рисунками с резкими черными контурами. В пещере № 428 я увидела изображения просветленных существ, которые выглядели как негативные отображения комически нарисованных скелетов. Их грубо намалеванные черные кости, конечности и животы странно контрастировали с тонкими складками головных уборов и мантий – казалось, что в работе над картиной художнику помогал ученик начальной школы. В пещере № 419 было множество изображений святых и буддистских магических существ с поразительно черными лицами. И что еще более странно, с внешней стороны пещеры № 455 можно было увидеть несколько фресок, написанных в минималистичной манере темно-синей, черной и белой красками, они были больше похожи на нигерийскую ткань индиго, чем на китайскую буддистскую живопись. Что же произошло? Может быть, их позднее перекрасили реставраторы? Или это просто стиль Северного Чжоу?

Ченнино предупреждал художников, чтобы при создании фресок они вообще не использовали свинцовые белила; но далее он предупредил также, чтобы они не использовали желтый аурипигмент, красную киноварь, синий азурит, свинцовый сурик (который получается, когда нагревают свинцовые белила), зеленую ярь-медянку, или венецианскую ярь. Таким образом, художники Дуньхуана, которые использовали все вышеперечисленное, похоже, отделались на удивление легко. Большая часть изображений сохраняет почти такую же яркость, как и почти полторы тысячи лет назад, а наиболее серьезные повреждения заметны там, где свинцовые белила или свинцовый сурик[83] соприкасаются с сероводородом и окисляются[84]. Те странные фигуры, которые я видела в пещере № 428, когда-то были бледно-розовыми: свинцовая краска лишь слегка тонировала кожу, чтобы сделать картины более реалистичными[85], однако с годами розовая плоть превратилась в почерневшие кости; эффектный полуторатысячелетний пример того, как искусство следует жизни.

Жертвоприношение пятилетней девочки

У жителей Дуньхуана есть своя версия происхождения пигментов, содержащая элементы лучших народных сказаний: серьезная проблема, кризис, божество, являющееся во сне и сообщающее сопряженный с опасностью способ решения проблемы, дева, готовая рискнуть всем ради того, во что она верит. Легенда, появившаяся в VIII веке н. э., была записана китайским антропологом Чэнь Юем в 1980-х годах. В те времена в Могао в поисках счастливой жизни приезжали десятки тысяч людей. Среди них были вдовец Чжан и его дочь-подросток. Чжан был одним из самых талантливых художников Китая, известным изображениями изысканных фигур апсар, паривших в бирюзовом небе, как будто их направляло дыхание Будды. Самый могущественный военачальник этого региона, его превосходительство Цао, слышал о репутации отца и дочери и нанял их, чтобы разрисовать новую пещеру. С единственным условием: они должны были закончить работу к восьмому апреля, дню рождения Будды. «Это легко», – подумал Чжан и согласился. Отец и дочь целыми днями балансировали на лесах, рисуя самые изысканные образы. Но самой красивой картиной из всех было изображение богини Гуаньинь, осиявшей пещеру своим сострадательным ликом.

А потом случилась катастрофа – закончилась краска. Белая, необходимая для раскрашивания тела Будды, и зеленая, которой окрашивались ленты. Не было синей краски для того, чтобы нарисовать одежды его слуг, не было красной охры для изображения его лица, не было черной краски, чтобы нарисовать контуры нимба, свидетельствующего о его просветленности. Это не должно было стать проблемой, ведь Дуньхуан был самой крупной остановкой на Великом шелковом пути. В обычный год на рынке всегда можно было найти торговцев, продающих мешочки с киноварью, малахитом, аурипигментом и всеми другими драгоценными красками, необходимыми художникам. Но это был необычный год: сотни художников сидели в пещерах и в палаточных городках вокруг них, рисуя картины к одному и тому же сроку.

Чжан и его дочь знали, какое наказание полагается за несоблюдение сроков. Его превосходительство Цао не был человеком, славящимся добротой и терпением. Они изнывали от тревоги. Однажды ночью дочери приснилось, что она оказалась на высокой долине горы Сан-Вэй, недалеко от Дуньхуана. Вокруг были насыпаны горы красок всевозможных оттенков, но каждый раз, когда она пыталась взять немного, порошок высыпался из ее рук. Затем появилась Гуаньинь, точно такая, какую они изобразили в пещере. «В этой долине много пигментов, – сказала богиня, – но взять их можно только в случае, если у девушки хватит смелости найти их». Она ответила, что сделает это, и получила указание спуститься на дно особого колодца, скрытого под белым песком и защищенного черными скалами. Только чистая девушка сможет спуститься в колодец, так сказала богиня. Только тот, кто чист, сможет найти чистые краски.