Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [134]

Пьеса «Нил Дарпан» не была изящной драмой, но она оказалась эффективной и прокатилась по Бенгалии, вызвав всплеск политической активности. Перевод Лонга в сочетании с событиями в Барасате донесли информацию о проблемах с индиго до высших эшелонов британской политической системы. Правда, миссионера отправили в тюрьму за якобы перевод клеветнических материалов. Несправедливый режим на этом не закончился – первый акт мирного гражданского неповиновения Махатмы Ганди был совершен в северном Бихаре[238] в 1917 году, когда тот отправился поддержать крестьян, страдавших из-за посевов индиго, – но это было начало конца.

Я понятия не имела, что ищу в Барасате, находящемся всего в получасе езды на пригородном поезде от Калькутты. Мне нужно было что-нибудь, что могло дать ключ к истории этого места, помочь почувствовать атмосферу, породившую бунты индиго в 1860 году. Но, к сожалению, застройка относилась к ХХ веку, большинство зданий было построено в 1960-х и 1970-х годах. А на полях уже давно растили рис. «Я ищу какое-нибудь старое здание», – сказала я джентльменам, пьющим чай в правительственных кабинетах под ревущими вентиляторами, и почувствовала себя нелепо. Они были дружелюбны и поручили мое дело молодому человеку по имени Сунил, который сначала отвел меня в справочную, а затем в здание суда, где личный помощник главного судьи (который учил своих детей-подростков пользоваться компьютером) сообщил, что мне повезло. В Барасате остался только один старый дом. И вот я иду за Сунилом по маленьким улочкам, вдоль которых выстроились мусорные лавки и обувные магазины. Мы свернули за угол, где меня ожидало самое необычное зрелище: к многоквартирному дому 1960-х годов прижимались призрачные развалины того когда-то величественного дома, украшенного огромным балконом на втором этаже и колоннами, поднимающимися до самого неба. Скрытые плющом, сияющие в лучах послеполуденного солнца эти колонны были великолепного голубого оттенка.

Особняк был построен для Уоррена Гастингса, первого генерал-губернатора Индии, а затем в течение всего XIX века использовался в качестве жилища британских управляющих колонией. В сопровождении собравшейся толпы я перешагнула через потрескавшийся и покрытый пятнами мрамор парадной лестницы и толкнула дверь. Она открылась, и под хруст щебня под ногами мы двинулись в полутьму. Все было разбито, на большой лестнице, где едва ли сохранилась хотя бы одна целая ступенька, росли сорняки. В одной комнате пахло домашним вином. «Алкоголь?» – спросила я. «Нет, канализация», – ответил мужчина. Но оказалось, что я ослышалась: это были конфеты, сделанные из сахарного тростника, остатки которых были брошены здесь и забродили в углу. Намного более приятный запах, чем забродивший индиго.

Стоя там, я могла представить себе вечеринку в 1850-х годах: подъезжающие экипажи, струнный квартет, смеющиеся люди с бокалами в руках, выглядывающие с балкона, чтобы понять, кто пришел. Конечно, там присутствовали окружной судья и армейские офицеры из казарм Барракпора, хлопковые и джутовые короли, мужчины из Ост-Индской компании с женами и дочерьми, шуршащими тонкими шелками по лестнице. Я представила себе коллективный вздох при виде вновь прибывшего: один из плантаторов индиго – «не из нашего круга», могли бы прошептать, прикрывшись веерами, чванливые колониальные дамы. Но затем вечеринка продолжалась, несмотря на высокомерие тех, кто счел возможным поиздеваться над плантатором. Времена изменились, так могли бы сказать жены военных офицеров, вздыхая и отправляясь снова танцевать, перед тем как их безопасный мир действительно перевернулся с ног на голову.

В то десятилетие все начало меняться: в роковой день 1857 года в арсенале Дум-Дум, мимо которого я проезжала на поезде, некий неприкасаемый попросит у брамина чашку воды, и это событие посеет семена индийского мятежа и в конечном счете приведет к падению владычества Британской империи в Индии; мятежи индиго сыграют важную роль в ее упадке. Но перелом наступил и в производстве индиго, причем как в буквальном смысле – изменилось течение речной системы, поменяв структуру сельского хозяйства в этом районе, – но и в метафорическом. В 1856 году, как я узнала в своих исследованиях о фиолетовой краске, один человек нашел способ получения синтетических красителей из смолы: дни природного индиго были почти сочтены.

Последнее растение индиго

Индийский (бывший Королевский) Ботанический сад расположен в стороне от туристических маршрутов, в южной части города, на берегу реки Ховра. Территорию в сто гектаров окружает красная кирпичная стена, а ворота его настолько скромные, что мой таксист нашел их не с первого раза. Совсем недавно, в начале 1990-х, кто-то построил здесь турникеты и билетные кассы, а также небольшие застекленные здания сбоку, которые, предположительно, должны были привлечь посетителей, но теперь, что вполне уместно для ботанического сада, эти строения заросли сорняками. Не было никаких карт, никакого ощущения, что я где-то обретаюсь или куда-то иду, никого, только охранники, улыбающиеся и машущие мне, и скрытые деревьями тропинки, ведущие в совершенно дикую местность. Позже я узнала, что там работают и садовники; но я не увидела, чтобы растения выглядели ухоженными, зато они одичали и вытянулись, как те, что я видела на развалинах особняка Уоррена Гастингса. «А где расположены офисы?» – спросила я, и худой мужчина повел меня за собой. Мы прошли по жаре несколько километров, миновали заросшие и запертые пальмовые домики и озеро, покрытое гигантскими лилиями, плавающими на его поверхности, словно зеленые коробки из-под торта.