Цвет убегающей собаки - [5]

Случалось, я просто испытывал потребность подколоть ее, ибо вера в НЛО меня раздражала. Чушь, право, какая-то — в отличие, скажем, от занятий иглоукалыванием либо уверенности в целительные свойства трав, ароматических масел, лечебного массажа шиацу, которые по крайней мере опираются на естественную основу и находят подтверждение на практике.

Но не эти противоречия породили трещину в наших отношениях, скорее — нарастающее ощущение того, что мы ожидаем друг от друга разного. По прошествии года совместной жизни я стал больше заниматься работой, засиживался, бывало, допоздна, возвращался домой к одиннадцати, когда Финна уже была в постели, притворяясь спящей. Она, в свою очередь, начала проявлять чрезмерную требовательность. В тех случаях, когда не прикидывалась, будто не замечает меня, — тащила в постель и отпускать не желала. Не то чтобы я противился, вовсе нет. Но периоды вынужденного воздержания с нарастающим внутренним напряжением — вот что начало меня доставать, да и несовместимость этих двух сторон наших отношений — либо молчание, либо секс. И никакой середины, хоть крохотного участка плодородной земли, на котором можно получше узнать друг друга. Наверное, общего у нас было меньше, чем нам хотелось считать поначалу.

Однажды вечером я напился и разбил машину на кольцевой дороге. Со мной ехали однорукий поэт из Колумбии и исполнительница фламенко — трансвестит. Как все произошло, я не мог вспомнить и провел неделю в больнице. Ко всему прочему пострадала еще одна машина, и моей страховой компании был предъявлен солидный счет. Мне грозила утрата водительских прав, хотя вроде на наличие алкоголя в крови меня не проверяли и в полицейской камере я тоже не сидел. Во всяком случае, ничего такого мне не запомнилось. После выписки из больницы отношения с Финной совсем разладились. Мы начали швыряться разными предметами и попрекать друг друга былыми грехами — всегда плохой знак. Я переехал к Карлосу, этому самому колумбийскому поэту, в квартал Готико, а к концу недели снял квартиру на площади Святой Катарины.

К нынешнему моменту прошло два года, как мы не виделись с Финной, и при мысли о ней я ощутил разом и возбуждение, и раздражение. Я надел шорты, прошлепал на кухню, сварил себе кофе и вышел на веранду. Вдалеке, за кранами в порту, медленно поднималось солнце. Жаркий будет день. Еще ничего не решив, я уже знал, что утром пойду в Фонд Миро и в одиннадцать буду стоять перед «Женщиной ночью», пытаясь понять, кого или что мне предстоит отыскать.

Я был членом клуба здоровья, находившегося рядом с Марагалом, — напоминание о прежней моей размеренной жизни. Самое время сходить туда, заняться зарядкой — так и пройдут два часа, оставшиеся до момента, когда я должен быть в Фонде Миро. В метро толпился народ, но большинство ехало на работу в противоположном направлении. В гимнастическом зале я принялся разминаться на дорожке. Время от времени с угнетающей равномерностью мои движения повторяли конторские служащие — каждый выполнял собственную программу самосовершенствования. Мне лично не следовало слишком напрягаться, ведь уже две недели, как я не наведывался в зал. Тем не менее с дорожки я перешел к штанге и принялся работать с железом, мучительно накачивая мышцы и укрепляя торс. Наконец отправился в сауну, потом долго плавал. К этому времени большинство посетителей разошлись, и сауна, а также бассейн остались в полном моем распоряжении. Приятно было посидеть в покое да погреться. Словно в тихой гавани оказался после всех этих мучений. Да еще так славно пахло эвкалиптом и свежей сосной… Я попытался сделать несколько дыхательных упражнений. Голова была свободна от любых мыслей. Я лениво следил затем, как пот струйками стекает с груди на живот.

Открылась дверь, и я с удивлением увидел в проеме старейшего своего друга — каталонского скульптора и художника Эухению Фабр, живущую в квартале Грасиа. Мы были знакомы еще до моего переезда в Испанию. Впервые встретились в Афинах, лет пятнадцать назад. Она из тех, кто по доброй воле берется за самые тяжелые дела, это смуглая, сдержанная и весьма серьезная женщина, хоть и наделенная неброским, но своеобразным чувством юмора. Внешность ее выдавала некоторое родство с миром животных — не родись она человеком, быть ей лисой.

— Смотри-ка, Эухения. А я и не знал, что ты член клуба.

Она чмокнула меня в обе щеки.

— Приятель пригласил. Вот я и пришла. А тебя что сюда занесло?

— Да тоже в некотором роде приглашению следую. — И я рассказал ей про почтовую открытку.

— Загадка. Ты знаешь, конечно, что у Миро есть несколько картин с таким названием?

— Увы.

— Теперь будешь знать. Помимо той, что на открытке, — это «Женщина с птицами», «Женщина с птицами ночью», «Женщина и стая птиц».

— А как насчет «Птицы ночью и стаи женщин»?

— Такая картина мне неизвестна.

— Странно. Видишь ли, во-первых, открытки у меня в квартире вообще не должно было быть; а во-вторых, она появилась в особенный момент.

— Чем особенный?

— Я обнаружил ее сразу после того, как стал свидетелем кражи. Я мог помочь жертве, но застыл как вкопанный. Словно все происходило на телевизионном экране. Мне было интереснее смотреть, чем делать что-то.