А уж вовсе меня домохозяин его добил. Прихожу, представляюсь, завожу разговор о жильце, а он мне с ехидцей так и отвечает:
- Что же это, товарищ. Своих уже клевать начинаете? Ну, правильно. Еще Верньо сказал: «Революция, как бог Сатурн пожирает своих детей»[9].
У меня от такого волосы под фуражкой дыбом поднялись.
- Кого это вы, гражданин, «своими» считаете? Уж не себя ли?
- Нет, – отвечает. – Волкова, Всеволода Николаевича. Он ведь тоже, из ваших. Чекист.
Вот тут я и вовсе опешил. Стою, понять не могу.
- Извините, – говорю, – гражданин. Это вы так шутите? С чего это вы взяли, будто товарищ Волков – чекист? Он что: сам вам так представился?
А тот только рукой машет:
- Тоже мне, секрет Полишинеля. Ну, не представлялся, конечно, да только и мы, чай, не без глаз. Видеть умеем.
Насел я на него: говори, морда буржуйская, с чего ты взял, что это – чекист? Ну он и рассказал: ходит так, словно чекисты – все военное, да полувоенное, да весь в коже. И взгляд у него цепкий, словно врага везде выискивает. И говорит так вежливо, да все – с подходцем, с зацепочкой. А потом добавил, что вот таких цепких и вежливых очень он хорошо еще по Гражданской запомнил. И все они, как один – в ЧК служили.
Пришел я в кабинет, что мне товарищи выделили, сел за стол и понял: нет решения. Ничегошеньки мне все, что узнал, не дало – только дело в конец запуталось. Ну, а раз так – надо его к себе повесткой вызывать. Здесь и поговорим…
Волков-старший вошел в здание городского отдела ГПУ, предъявил дежурному повестку, выяснил, в каком кабинете его ожидает товарищ Регер и поднялся на второй этаж.
- Разрешите?
- Прошу. Вы кто?
Волков поздоровался со средних лет блондином в кожанке поверх гимнастерки, представился и положил на стол повестку:
- Чем обязан?
Регер в свою очередь оглядел Волкова с головы до ног, указал на стул и вдруг спросил:
- Вы совершенно не волнуетесь. Почему?
Волков сел, устроился поудобнее…
- А почему я должен волноваться? Вряд ли это арест – вы бы тогда за мной сами приехали. Да и для серьезного допроса этот кабинет никак не подходит. Вот если бы в меня в подвале встречали, да еще с двумя-тремя сотрудниками – появился бы повод для волнения. Так я слушаю вас, товарищ Регер.
Макс Фридрихович задумался. Он предложил Волкову папиросу, но тот отказался, предпочтя свои.
- Интересный у вас портсигар, – заинтересовался Регер, разглядывая массивную серебряную вещь, на крышке которой красовались три богатыря.
- Память о жене.
Контрразведчик кивнул, а потом снова спросил:
- Как вы думаете: зачем вас пригласили?
- Ну, вариантов два. Вы – не здешний. Командировочный. Из Москвы или из Иваново-Вознесенска. Шансы один к четырем...
- Стоп! – поднял руку Регер. – С чего вы взяли, что я – не здешний? Вы что, знаете всех сотрудников ГПУ города в лицо?
- Нет, разумеется, – улыбнулся Всеволод Николаевич. – Хотя их здесь не так много, и я мог бы при желании запомнить их всех. Но тут другое. Дежурный внизу, взяв мою повестку, сразу повторил вашу фамилию – не самую привычную для русского уха, но задумался, вспоминая, в каком вы кабинете. Вы – следователь, и если бы были здешним – за вами был бы закреплен кабинет, номер которого у остальных отскакивал бы от зубов. Временный же кабинет бывает только у командировочных. Все просто, не так ли?
- Неплохо, – вынужден был признать Регер. – Так я из центра или из области?
- Видите ли, я отправлял докладную на имя наркома обороны товарища Ворошилова. Если бы вы были из Москвы, то пришли бы сразу на завод и беседовали бы со мной там. Но мы здесь. Так что восемьдесят процентов за то, что вы из области.
- Почему только восемьдесят?
- Ну, тут вот какое дело. Я предлагал новый состав огнесмеси для огнеметов и авиабомб. Насколько я могу судить, состав совершенно новый. Но я могу и ошибаться. Тогда становится понятным, почему встреча не на заводе, и теперь вы хотите знать: сам ли я додумался или пытаюсь присвоить себе чужие лавры? – Волков усмехнулся уголком рта, – Только скорее всего вы, все-таки, из области. И приехали разобраться с каким-то «сигналом с места».
- Ну что же, – контрразведчик развел руками. – Сдаюсь. Все так и есть. Пришла к нам информация, что вы устроили встречу Рождества. Что, согласитесь, как-то не вяжется с вашим членством в Партии.
- Боюсь, что вас ввели в заблуждение, – теперь развел руками инженер. – Мы встречали Новый год, а не праздновали Рождество. Кстати, елку мы выбросили именно седьмого января.
- Может, вы встречали католическое Рождество?
- Опять мимо. Украсили елку мы тридцать первого декабря.
- Слушайте, Волков, а почему вообще елка? Что за блажь?
Всеволод Николаевич улыбнулся. Хорошо, открыто…
- Знаете, вдруг захотелось вспомнить детство. Елка, мандарины, музыка, бенгальские огни... Иногда стоит потакать своим желаниям, а?
Регер внезапно остро пожалел, что сам не был на этом празднике. Он вспомнил, как они вместе с братьями, сестрами, кузенами и кузинами стояли возле елки и пели рождественские песни, папенька играл на фисгармонии, а маменька разливала по чашкам горячий, сладко пахнущий глинтвейн…
Но тут же отогнал от себя эти воспоминания и принялся расспрашивать об Ирландии. И почему-то очень интересовался: насколько близок Волков был к Майклу Коллинзу? Сперва Всеволод Николаевич удивился такому настойчивому интересу, но затем вспомнил курьезную историю, связанную с Коллинзом и финансами…
